– Найн, герр Ивашов, – сконфуженно покачал головой наш немецкий друг. – У вас очень хорошая страна, большой город, и русские люди весьма доброжелательны к честным иностранцам. У нас никогда не было проблем с местным населением. Кроме, может быть…

– Говорите, – насторожились мы с бабкой. – Сейчас важна любая мелочь.

– Соседские мальчишки иногда кричат через забор: «Немец‑перец‑колбаса, на носу сидит оса!» Это… бывает очень обидно, потому что не соответствует действительности. Лично я ещё ни разу не видел ни одного законопослушного немца с осой на носу! Этих детей было некому пороть! Я‑я!

– Ладно, отработаем и эту версию, – с трудом пряча улыбку, кивнул я. – К царю не обращались?

– Это было бы недостойно представителя великой державы! – гордо привстал посол. – Как глава местной полиции вы всё узнали первым. И только если это не повредит интересам следствия, я бы поставил его величество в известность. Но лишь затем, чтобы он поручил это дело вам. Позволите откланяться?

– Позволим, позволим, гость немецкий, – так же приподнявшись из‑за стола, ответила наша домохозяйка. – Да тока надолго прощаться не будем. Есть у меня мыслишка с экспертизой к вам в слободу наведаться…

– Яволь! Мною будут отданы соответствующие распоряжения.

Мы церемонно пожали руки. Олёна с поклонами проводила посла в сени. Я оглянулся на Ягу, бабка тихо присвистнула сквозь зубы и сделала мне знак глянуть в окно…

* * *

Мать моя милиция, папа Уголовный кодекс и пелёнки серые с погонами! У ворот отделения толпилась здоровущая очередь местных жителей, беспорядочно размахивающих свеженаписанными заявлениями. Это предмет моей профессиональной гордости, не очередь, разумеется, а нововведённое и постепенно утвердившееся правило: хочешь, чтоб твоё дело было рассмотрено быстрее, приноси письменное заявление, составленное по всей форме. Дьяки и писари на меня просто молились, я им стабильный хлеб обеспечивал на весь год. Даже Филимон Митрофанович на этом тайком подрабатывал, хотя своё недовольство органами вечно тыкал в нос каждому, как музейное знамя Октябрьской революции! Ой, чего‑то я не в ту сторону уклонился…

– Батюшка сыскной воевода, там народ пришёл. – В горницу сунулись дежурные стрельцы. – Прикажете пущать по одному али просто бумаги ихние к сведению принять?

– Минуточку… Митя спит?

– Недобудимо! – подтвердили бородачи, на минутку обернувшись в сени.

– Тогда просто соберите заявления у граждан, передайте, что каждое будет внимательнейше рассмотрено, о результатах мы сообщим сами. Не забудьте извиниться, что не приняли лично, – у нас тут «государево дело»…

Стрельцы понятливо кивнули. В последнее время я частенько злоупотреблял этой магической формулировкой «государево дело» – хотелось, знаете ли, иногда отдохнуть и элементарно выспаться. Но народ всё ещё верил, и я точно знал, что до послезавтра ни одна, даже самая скандальная, тётка не припрётся разбираться, почему её иску против соседки‑стервы до сих пор не дан законный ход с судом и сибирской каторгою али плахой в качестве приговора!

– И Еремеева сразу ко мне, как только явится.

– Слушаемся, батюшка сыскной воевода! Странно, что его вообще до сих пор нет.

Фома – начальник всей стрелецкой сотни при отделении, он расставляет посты, определяет график дежурств, назначает часовых, следит за порядком в городе, на нём в целом очень много чего держится. Он человек дисциплины и слова, но чтоб так опаздывать на службу…

– Бабуль, поднимайте Митю. Любым способом. Что‑то не то начинает твориться у нас в Лукошкине… В смысле прогнило что‑то в Датском королевстве…