Одиночество затянулось на несколько лет и было прервано встречей с обаятельным ремонтником. Рукастый красавец Владик был найден по объявлению и должен был поклеить обои в кротовской квартире. Маме он нравился ровно до того момента, пока не выяснилось, что ему чрезвычайно симпатична Елизавета. Сама же Елизавета, наоборот, не интересовалась парнем, пока не обнаружила, что она ему не безразлична. Расплатившись за сделанную работу, она внезапно получила крохотный букет, подозрительно напоминавший герань и пахший так же, и поймала туманно-застенчивый взгляд красивых глаз. Кротова растаяла, и Владик остался жить в ее квартире. Кроме того, что он жил, он еще ел, пил и пачкал. Хотя, вернее было бы сказать, что пил Владик не только с Катиными домочадцами, но и без них. С новоявленными родственниками он уже доходил до кондиции, что не устраивало ни устававшую после рабочей смены маму, ни тяжелую на руку Елизавету. Выгнать кавалера оказалось делом непростым: Владик валился в ноги, пускал слезу и проявлял недюжинную фантазию в давящих на жалость рассказах и клятвенных обещаниях «больше никогда ни за что ни капли». После Владика были еще краткосрочные знакомства, но ничего серьезного в жизни Лизы так и не случилось. Двадцать шесть лет казались цифрой критической. Уверенность в своих силах медленно, но верно пропадала, хотя Елизавета продолжала держать марку и громогласно заявлять о равенстве прав мужчины и женщины, распугивая тем самым последних возможных женихов.

И тут появился Толик.

Он вполне соответствовал идеалу мужа и мужчины, что уже настораживало недоверчивую Кротову. Но подвох никак не находился, несмотря на кропотливую разведдеятельность.

– Не хочу в очередной раз остаться в дураках, – поясняла она маме.

– Ты так не в дураках, а в девках останешься, – морщилась Яна Игнатьевна – Лизина мама – и молча страдала. Спорить с дочерью было бесполезно. Лиза считала, что неудачи в любви дают ей право считать себя тертым калачом межполовых баталий и психологом семейных отношений. Она училась на своих и чужих ошибках, впитывая информацию по крохам и систематизируя ее. В результате собирательный образ отдельного представителя сильной половины человечества выглядел крайне неприятно, поскольку, как известно, сколько людей, столько недостатков, а собранные в некое подобие даже не букета, а целого снопа, они обезображивали девичью мечту до неузнаваемости. Среднестатистический мужчина, доставшийся подругам, знакомым и малознакомым дамам, был ленив, неопрятен, груб, пьющ, гулящ, недалек и слаб. Зато Кротова знала, как с ним бороться и какого искать, чтобы потом не сожалеть о поставленном в паспорте штампе.

Толик от всей этой некондиции весьма выгодно отличался. Но многократно обманувшаяся в своих надеждах Лиза зареклась строить планы заранее. Она ждала инициативы от кавалера, а он хоть и медленно, но стабильно взбирался по лестнице новых отношений, ступенька за ступенькой преодолевая все дамские капризы. На Елизавету он смотрел с восторгом пятилетнего мальчишки, которому вместо одной порции эскимо достался килограмм мороженого.

– Лизка, ты такая… – восхищенно закатывал он глаза.

– Какая? – тут же уточняла Кротова. Одним из немногочисленных недостатков Толика было его неумение облекать мысли в словесную оболочку. Промежутки в речевых конструкциях он заполнял нечленораздельными междометиями и нецензурными словами. Но после любого непечатного возгласа он тут же краснел и галантно бормотал «извиняюсь». Лиза, хотя и знала, что переделать под себя взрослого состоявшегося мужчину задача невыполнимая, тем не менее упорно пыталась научить любимого изъясняться более внятно.