Что-то неприятно тянет правую руку книзу.

- М-мать… 

Я поручень от кровати вырвал.

Девочка трясется от страха. Тогда я облокачиваюсь на колени, попутно замечая, что кто-то всю мою одежду умудрился взять. Да, вид для уважаемого человека неподходящий. 

Впрочем, девушек я не стесняюсь. Более того, я их очень даже люблю.

- Сафонов… - на пороге комнаты замирает человек в медицинском халате, видимо, врач. - Сафонов, он…

Мужик смотрит на меня во все глаза и я отвечаю ему дежурным взглядом - спокойным, сосредоточенным: чего, собственно, приперся?

- Не думал, что поправится… - врач смотрит на медсестру, потом откашливается. - Простите… мы не ожидали, что лечение подействует так скоро.

Скалюсь. Ага, дипломатично сформулировал. 

Делаю движение, чтобы вылезти из койки.

- Лежите, лежите! - бросаются ко мне разом и врач и медсестра.

Да хрена с два! Сам отвязываю вторую руку и освобождаю от бинтов ноги. 

Когда меня враги отца в лесу подыхать оставили, я выполз к дому егеря. Когда впал от кровопотери в кому, справился, и через месяц открыл глаза. Когда едва мог пошевелить пальцем и врачи пророчили мне инвалидом остаться, встал на ноги, через год ходить смог, а морды бить так, что никому не хотелось добавки - через два.

Единственное в чем я ошибался была Рита. 

Я думал, она будет улыбаться, держать мою руку, когда открою глаза. 

В моей палате было пусто - зеленые стены, растрескавшийся потолок. 

Я думал, вернусь, спасу ее. 

Все, что я нашел - ее бледная тень. Сторчавшаяся подстилка местного наркобарона.

Когда меня увезли эти уроды, она была беременна. 

Помню, как тряс ее за плечи, как орал: “Что ты с ним сделала?”. Рита была потеряна, сама не своя. Все тело в следах от уколов, гниющая рука. Мне до сих пор хреново, когда вспомню.

- Валер, я отказалась… - шепчет сухими губами. - Не место ребенку… Не место здесь...

В наркопритоне, конечно не место. 

Она бредила потом, качала у меня на глазах маленького сына - это была грязная, облеванная рубашка. Я сидел у ее кровати и не мог двинуться, не мог ничего сказать, даже слезу единственную выдавить не получалось. Все, что я ощущал - черную, разрастающуюся дыру в груди, жажду мести. 

Рита умерла через два дня. С тех пор и зарекся иметь отношения, терять кого-то, кто значил полмира, куда хуже комы.

Но сына я не бросил. По крайней мере, мне нравится думать так. 

Когда я сунулся в роддом, где рожала Рита, нашел запись о мертворожденном ребенке. Врач сказал, жена была в край обдолбанная. Младенец не задышал. 

В моем доме все равно есть запертая детская. Вот бы мои противники удивились! 

Она сказала, что назвала сына Владиком, в честь отца моего отца. Если бы она знала… Бандиты хотели стрясти долг с дедушки ребенка. Папаша открестился. 

В итоге я прошел по его стопам, пришел к этим ублюдкам и стал в их мире королем, человеком беспринципным и безжалостным. Единственным, чего я никогда бы не сделал - не бросил бы своего ребенка.

Встаю с кушетки и пошатываюсь. Все перед глазами плывет, но только крепче сжимаю челюсть. С тех пор я ни разу не давал слабины, с того самого дня, когда звонил отцу с просьбой спасти их, Риту с моим сыном, и услышал в трубке молчание. 

Хватаюсь рукой за край кушетки. Доктор бросается на помощь. Жестом останавливаю его. Настало время задать главный вопрос.

- Какого хера я тут, в кровати?

Прекрасно помню, что наконец напал на след тех самых гадов, что помогли Рите… Морщусь. Помогли ей себя продать, да и ребенка тоже. 

Все дело в том, что я не одну глотку перегрыз, когда вернулся. Шрам на шее у меня именно с тех пор.