– Я думаю, – возразила Лив, – что она просто живет так, как ей удобно, и все. Кроме того, ты ведь знаешь, как она всегда ко мне щедра.

Эрик закатил глаза.

– Ну, да, ей, должно быть, приятно купаться в деньгах, которые она на самом деле не заработала.

– С чего ты это взял? Мы же не знаем, откуда у нее деньги.

– А тебе это не кажется странным?

Лив пожала плечами:

– Нет, только старомодным. Она всегда говорит, что обсуждать финансы – это вульгарно.

– Ну, как бы то ни было, она не считает, что я достоин хотя бы цента из ее богатства.

– Что?

– А разве этот брачный контракт – не ее идея?

Разумеется, на брачном контракте настояла именно бабушка Эдит. Лив не видела в нем смысла, но, чтобы сохранить мир, уступила бабушкиному желанию, тем более что та взяла на себя все расходы по свадьбе.

– Слушай, какая разница? Ведь мы вряд ли разведемся. Я люблю тебя.

Позднее Лив воспользовалась моментом и, когда Эрик пошел в душ, спросила бабушку:

– Все-таки он тебе понравился, а?

Бабушка медленно подняла глаза, встретилась взглядом с Лив и, помолчав, ответила:

– Нет, не очень.

– Но вы едва знакомы! Откуда такое предубеждение?

– Многолетний опыт, дорогая. Что знаю, то знаю.

– Ты ошибаешься. И не тебе судить о человеке, которого я люблю.

– Должен же кто-то выступить голосом разума, – ответила бабушка Эдит, не отводя взгляда. – А твоя мать слишком занята флиртом со своими кавалерами, чтобы высказаться.

– Может быть, она просто больше уважает мою точку зрения?

– Или до сих пор не поняла, что влечения сердца ослепляют и толкают на неразумные поступки вас обеих. – Бабушка Эдит спокойно пожала плечами, покуда внутри у Лив все кипело. – Но это твоя жизнь. Выходи за него, если хочешь, только не говори, что я тебя не предупреждала.

Теперь, почти через полтора десятка лет, эти слова по-прежнему отдавались в ушах у Лив.

– Бабушка Эдит? – тихо проговорила она, когда машина свернула вправо, на улицу Фабер, и впереди засверкал золотом купол Дома Инвалидов.

– А?

– Как тебе удалось так быстро раскусить Эрика, когда я привезла его сюда знакомиться с тобой?

– Ты и в Париже все еще думаешь о нем? – Бабушка неодобрительно хмыкнула. – Отпусти его.

– Я отпустила, – ответила Лив. – Честно. Только не понимаю, как получилось, что я столько лет заблуждалась на его счет, а ты с первого взгляда поняла, что он собой представляет.

– На самом деле, Оливия, – бабушка Эдит чуть переменила позу, и Лив заметила влагу в ее глазах, – здесь нет твоей вины. Пока ты молода, ты видишь только будущее. А становясь старше, начинаешь видеть прошлое. – Она отвернулась к окну и долго молчала, а потом добавила дрожащим голосом, какого Лив никогда раньше не слышала: – Прошлое умеет показывать все в правильном свете, хочешь ты того или нет.

Виноград первым выступил против оккупантов. Ягоды, чтобы не достаться врагу, засыхали прямо на лозе или совершали самоубийство, падая на землю посреди ночи. Настоящей причиной этого было нашествие плодожорки и виноградной моли, совпавшее с германским. Из-за него виноделы Шампани, не собрав еще ни единой виноградины, подсчитывали будущие убытки.

В первое утро сбора урожая 1940 года Инес и Селин отправились вместе с Мишелем и Тео на один из виноградников, поставлявших значительную часть «пино-менье» для «Мезон-Шово», и Инес с растущим беспокойством наблюдала, как вместо крепких здоровых работников трудятся дети и старики.

Они работали в парах, срезая секаторами тугие черные гроздья и складывая их в небольшие корзинки; когда такая корзинка наполнялась, кто-нибудь из подростков уносил ее и ссыпал виноград в большие плетеные ящики, называемые