— Ваш побег даёт мне повод считать, то к нападению на карету вы имеете самое непосредственное отношение. На том клинке, которым ранили отца, был яд. Из корня биттеры. Он убивает быстро. Достаточно одной царапины. Только способности Стража-Льва, которые в отце очень сильны, позволили ему выжить до сих пор.

— Я… Я не знаю ничего про яд. И нападение. Я сбежала не по своей воле. Меня что-то звало… Я не могла сопротивляться.

Хилберт, кажется, наконец, меня услышал. Его глаза сузились, прошибая подозрительностью до самой теменной кости.

— Слышали зов? — он подошёл ближе.

Я даже приподнялась на постели, радуясь его заинтересованности. Йонкер явно понимал, о чём я говорю, но тревога в его голосе давала повод предположить, что дела мои плохи.

— Я слышала. Будто голоса, — рассуждать о таком разумно было чертовски сложно. — Или чувствовала чью-то волю. Я не поняла. Это было так страшно…

Хилберт покачал головой, болезненно кривясь.

— Этого не может быть. Ключи Воли не слышат зов Пустоши. Только изгнанные Стражи. Или те, кто должен быть изгнан.

— Но я слышала!

— Думается, вы просто лжёте. Чтобы отбелить себя.

Вот сейчас мне стало действительно страшно. Хилберт не сказал напрямую, но он фактически обвинил меня в покушении на отца. Мой растерянный вид, похоже, ни в чём не мог его убедить. Он шагнул к постели и сгрёб меня за плечи, приподнимая, поддёргивая к себе. Его лицо оказалось так близко от моего, что я видела даже поры на его коже. И его гневное дыхание окутывало меня так ощутимо, будто с ног до головы.

— Я не знаю, о чём вы говорите, мениэр, — постаралась я сказать как можно твёрже.

— Знаете или нет, всё выяснится скоро, — прошипел он так проникновенно, что я вся мигом покрылась гусиной кожей и начала стремительно слабеть. — А пока отец приказал наказать вас за трусливый побег. И ослушание. Ведь он велел вам оставаться в карете. А в итоге пришлось искать вас по оврагам.

— За что наказание? Я ничего не сделала! — меня вмиг отрезвило негодование, что прокатилось ледяной волной в груди.

— Лучше молчите. Иначе будет только хуже.

Хилберт швырнул меня обратно на постель с такой силой, что я на миг почувствовала толстые доски ложа под периной, когда грохнулась в её недра. Он повернулся и пошёл прочь, раздражённо дёргая тесьму на вороте рубашки, который, наверное, хотел ослабить. Дверь с оглушительным грохотом закрылась за ним — и я закрыла глаза, удерживая слёзы.