Прямо фламенко жаркое: «ча-ча-ча!» получилось. Но у меня зуб на зуб не попадал.

Я отшатнулась и покачнулась, словно пьяная. Вокруг меня был только снег, деревья, огромный медведь, белая, припорошенная искрящимся снегом волчица и красавец – косая сажень в плечах в роскошных мехах.

Видимо, я все-таки переоценила свои силы, поэтому силы изменили мне. Сделав буквально три шага, я упала на мягкий девственный снег, устилающий бескрайние зимние просторы. Я лежала на нем, как на перине, глядя в зимнюю ночь.

– Сейчас… Немного полеж-ж-жу… С-с-силушек наб-б-берусь и п-п-пойду, – прошептала я, глотая огромные снежинки, падающие на лицо. – Не п-п-переживайте… Я с-с-справлюсь… П-п-просто отдохну немного…

– Никуда ты дойдешь, – послышался голос в завывании метели. – Выбирай. Или снегурочкой… Или смерть…

Мне почему-то ужасно не хотелось умирать… Хотя, я понимала, что в мокрой одежде в такую стужу, я никуда не дойду. Бедный Семен Семенович. Надеюсь, что ребята его найдут.

По щекам текли и тут же замерзали слезы. Мне все это показалось… И медведь, и волчица, и красавец в роскошной шубе… Все это – просто агония…

Стало вдруг так обидно! Столько всего не успела!

Моя рука поднялась, словно пытаясь поймать летящие снежинки. Она тянулась в ночное небо. Я попыталась выговорить отчаянное: «Мама!», но смогла лишь чуть-чуть раздвинуть дрожащие губы. Последний взгляд в эту вселенную, где была такая совершенная красота и так много всего-всего, скользнул по белоснежным елям.

Я почувствовала, что моя рука не упала в снег. Мою руку поймали. Она, такая маленькая, хрупкая и озябшая лежала в огромной ручище, похожей на лапу медведя. Я попыталась сжать пальцы, но не смогла.

– З-з-значит, т-т-ты не с-с-сон, – прошептала я, видя, свою руку на огромной ладони.

Я закрыла глаза, как вдруг открыла их, чувствуя неожиданное прикосновение к своим губам.

Меня щекотала борода. В воздухе кружились снежинки. Мои замершие губы раздвигали поцелуем, словно выдыхая в них стужу. Мороз пробирал до кости, но губы казались такими мягкими и теплыми.

Вокруг нас поднялась и завертелась серебристая поземка, словно окутывая нас со всех сторон. Это было настолько красиво и удивительно, что я краем глаза смотрела на нее, поражаясь, как раньше не замечала эту красоту.

Я втягивала эту стужу, чувствуя, словно из меня вырываются последние остатки тепла.

От стужи внутри вдруг стало невыносимо страшно. В душе поднялась такая буря, что я даже забыла, как дышать. В один из моментов мне показалось, что я сойду с ума от мороза, пробежавшего по коже.

Но потом я поняла…

Под вой метели, под пение вьюги, на снежном покрывале этот поцелуй вдыхал в меня жизнь. И я схватилась за нее, жадно ловя чужие губы, из которой сочился холод. Одна моя рука вцепилась в чужую руку, сжала ее изо всех сил, а я подалась вперед, сама раздвигая чужие губы, словно выпрашивая еще капельку жизни.

Казалось, я слышу в поднявшейся метели музыку. Древнюю, первобытную, похожую на пение шаманов. Словно тысячи костров вспыхнули посреди заснеженной чащи, согревая и освещая это страшное таинство.

По щекам текли слезы, превращая в хрустальные льдинки. Мои озябшие руки цеплялись за густой мех чужих одежд, перебирали драгоценные камни. Я жадно ловила ледяное дыхание под завораживающую песню вьюги.

Мне было так стыдно, так страшно и так … сладко, что я никогда в жизни не забуду это упоительное мгновенье, эту вьюгу, эти яркие звезды зимней ночи и губы, убивающие меня поцелуем.

Это чувство, эти слезы, это бесконечное тепло было таким удивительным, что я перестала соображать. А потом все кончилось. Мир вокруг стал темным, а потом и вовсе исчез. Я провалилась в черную пустоту.