— Это вряд ли, — философски заметил Карл. — В аду-то ему самогона не нальют.

— А, так еще и самогон нужен?

— Ну да. Он спит до тех пор, пока бутыль не опорожнит. Проснется — глотнет — и снова спать.

— А потом?

— А потом просыпается, а самогона нет. Тогда он спускается, проверяет, сделана ли работа…

— Поленья пересчитывает, — подсказала я.

Карл кивнул.

— Масло проверяет, муку и крупу, — продолжил он. — Обедает и дает мне монетку-другую, чтоб я принёс ему еще самогона.

— А где он берет монеты, если платят вам поленьями?

Карл пожал плечами.

— Вот этого я не знаю.

— Тайник есть у него?

— Это вряд ли. Я убираюсь в его комнате, я знаю там каждый камешек в кладке. Нет там тайника.

И однако, где-то же папаша Якобс деньги берет… За меня вот парой серебряных заплатил. Интересненько.

— Карл, скажи мне как художник художнику: ты рисовать умеешь?

— Чего?! — Карл поднял голову от лука, который чистил. В его больших наивных глазах стояли слезы.

Лук хороший был, сочный, ядреный. Так и хрупал под ножом, тек прозрачным луковым соком.

— Я не художник, — осторожно напомнил мне Карл, глядя на меня, как на шибанутую. Наверное, подумал, что я медленно съезжаю с катушек. — И ты тоже.

М-да, это явно не тот человек, который смог бы оценить мою шутку.

Все время забываю, где я. Это очень странно — чувствовать себя одновременно и Аделью, проданной женушкой непутевого игрока, и… не Аделью. А практически без пяти минут шеф-поваром элитного ресторана!

— Ничего, — произнесла я, отнимая у него нож и корзинку с луковицами. — Найди доску покрепче и пошире, отмой ее хорошенько, и углем на ней нарисуй тарелку с дымящимся супом. Сумеешь?

— Эта подойдет?

Карл указал мне вполне себе приличную стойку-штендер, висящую на стене. Я ее не заметила, потому что она была равномерно пыльная и сливалась с окружающим ландшафтом.

М-да, этой таверне не помешает генеральная уборка…

— Это то, что нужно! — заверила я мальчишку. — Ну, а рисовать-то ты сможешь?

— Да, — легко ответил Карл. — Помню, матушка рисовала на ней и чашки, и тыквы. И меня немного учила. И писать тоже! Но это умение вряд ли пригодится, здесь читать никто не умеет.

— Даже твой отец?

— Он первый. Говорил всегда, что важнее уметь считать. А пишут только дураки.

— Ну-ну, — протянула я. — Давай-ка, все равно напиши.

— Что?

— «Блюдо дня! Чечевичная похлебка с чесноком!»

— Это и так все знают.

— Не спорь!

В общем, пока я чистила лук, Карл трудился над оформлением первого в нашем заведении меню.

И вышло у него вполне неплохо.

Я же тем временем начистила и нашинковала лук, нарезала соломкой морковку.

Морковь тоже была на загляденье. Крепкая, ярко-оранжевая, сочная. Я не удержалась и попробовала несколько соломинок. М-м-м, сладкая какая!

Как из таких вкусных овощей можно было приготовить невкусный суп?! У Карла определенно талант…

— Как ловко у тебя получается! — изумился Карл, подойдя посмотреть, что я там делаю. — Я б возился битый час!

— Мастерство не пропьешь! — хмыкнула я. Карл с удивлением посмотрел на меня:

— Ты выпить любишь? А по твоему виду не скажешь…

Я так и покатилась со смеху.

— Да нет, конечно. Не люблю я выпить. Это просто… ну, поговорка такая. Вроде шутки.

— А, про художника тоже?

— А ты сообразительный, Карл! Зря папаша на тебя дураком обзывается. И про художника тоже!

В большом котле, который мы кое-как отмыли вдвоем, на ослепительно-желтом, приятно пахнущем семечками, масле я поставила тушить лук и морковь. Масло стало оранжевым, закипело пузырями.

Карл под моим чутким руководством из запасов папаши Якобса набрал самых спелых помидоров. Ошпарил их кипятком и содрал с них шкурку, а я мелко нарезала, изрубила их в кашу, и отправила в котел. Немного посолила. Добавила несколько крупинок желтого сахара, что громыхали одиноко в горшочке.