- Хан, рудники сгорели дотла. Батыр зовет к себе немедленно. Кто-то объявил войну Дугур-Намаевым. Все работники были заперты внутри и сгорели живьем.

- Мне какое дело? Его рудники пусть он сам и расхлебывает. Его война – не моя война.

А сам продолжает смотреть мне в глаза.

- Я занят.

Отключил рацию и сунул обратно за пояс, а я перехватила его руку.

- Ты — Дугур-Намаев.

- Я знаю, - в мгновение взгляд стал жестким и отталкивающим.

- Мне…мне кажется это и твоя война тоже.

- Что? – не веря своим ушам наклонился ко мне, - Что ты сказала?

- Что…что война и твоя тоже. Ведь это твоя семья.

Сильная ладонь резко легла мне на челюсть и болезненно сдавила, так что я вынужденно приоткрыла рот.

- Никогда не лезь туда, куда не просят. Никогда не говори мне, что делать. Поняла? Твои обязанности ноги раздвигать и поддакивать. А этой гребаной семье я никогда не был нужен. Но и это не твое дело!

- Они твоя семья, - упрямо сказала я, морщась от боли, - если тебя зовут, значит ты им нужен. Гордыня и тщеславие, самые любимые дьяволом пороки.

 Оскалился, наклоняясь ко мне, но я смотрела ему в глаза и не отводила взгляд.

- Не лезь! Я с тобой закончу позже!

Выбрался из ямы и легко поднял меня на поверхность. Снова воткнул лопату в землю и быстрой поступью пошел в сторону дома. Я помедлила несколько секунд и пошла следом за ним.

Хан уехал едва я вернулась в дом, я видела, как отъезжала от ворот его машина. Это было странное ощущение, и я бы никогда не поверила себе, что испытаю подобные чувства, вернувшись в этот дом, но я была рада видеть его мрачные темные стены и зарешеченные окна, увитые диким виноградом. Как будто вернулась к старому и доброму другу. Как все меняется со сменой восприятия, а ведь когда я мечтала сбежать я убегала от врага и этот дом был вражеской территорией. Проклятой тюрьмой мрачным и грозным чудовищем, удерживающим меня внутри своей голодной утробы.

Слуги молча мне кланялись, несмотря на то что я вошла в грязном платье и оставила следы грязных ног на полу. Я ожидала иного, ожидала, что меня схватят, где-то запрут или вышвырнут вон, но этого не произошло и я беспрепятственно прошла в свою комнату…в нашу комнату. Остановилась на пороге, глядя на царивший в ней хаос – все разбито, раскрошено, разнесено в хлам, разодрано даже постельное белье и разбиты окна. Сквозняк гуляет по полу, подхватывает пух с перины, таскает клочья изорванной ткани.

И я словно наяву увидела, как он разносит и крушит все вокруг себя, рвет простыни и потрошит подушки. И нет я не ужаснулась, я от чего-то вся сжалась от понимания какую боль ему причинила. Прошла босыми ногами к окну, переступая битые стекла. Я бродила по комнате, подбирая разбросанные вещи, перебирая их и глядя на капли крови на полу и на кусках белого шелка. Он изрезал руки, когда ломал это пристанище, нашу с ним обитель. И никто не посмел сюда войти, чтобы навести порядок. А я посмела. Мой страх остался в той могиле, которую он мне выкопал и в которую столкнул все то, что когда-то было Верочкой. Чего мне еще бояться? Прошлого больше нет. Мамы Светы нет…она была единственной для кого я могла все еще оставаться Верой.

- Я удивлена как он не сжег весь дом.

Обернулась и увидела Зимбагу, стоящую на пороге комнаты. Она сложила руки впереди себя и смотрела на меня с каким-то восторгом.

- Зверь был на грани сумасшествия. Выл и ревел в своей берлоге. Сдыхал от тоски. Но ты вернулась, и он ожил.

- Он хотел закопать меня живьем.

- И сам бы там околел. Ты жива, и ты в этом доме, а значит никто тебя не тронет. Своим возвращением ты выбила козыри у своих врагов – ты обескровила их и взяла реванш. Я горжусь тобой, маленькая птичка.