Благо в начале декабря вечерами уже прохладно. Платья на выход у меня никогда не было, но нашлась рабочая юбка, купленная для прохождения собеседования два года назад. Ну и свитер — тонкий. На тонкую майку — простую, потому что ее все равно, кроме меня, никто не увидит.

Тогда я накрасилась — пожалуй, впервые с переезда в Штаты. От природы темные ресницы и брови и так дарили довольно яркости лицу, а косметика сейчас добавила моему внешнему виду торжественности. В церковь же иду!

Наряжаться нельзя было еще и из опасения большого контраста со своим спутником. Сунил мог явиться в привычной полуспортивной офисной одежде. Повезло — он тоже был в джемпере. Из-за погоды, точно ведь не из-за свидания. В Стэнфорде мы вдвоём ещё не были, так что я не отказалась от экскурсии по ночному кампусе. Мы посмотрели подсвеченный сад из кактусов возле мавзолея основателей университета, прогулялись между бронзовыми статуями Родена, посмотрели, как снаружи выглядят знаменитые витражи церкви.

Рождественская музыка сама собой вывела разговоры на рождественскую тему. Сунил спросил о планах на праздники. Планов не было. У нас не сделали привычного шатдауна, когда фирма дарит работникам пару дней между Рождеством и Новым годом.

— Я не особо расстроилась, — говорила я уже в ресторане. Итальянском с обычной пастой и пиццей. — Все равно ребенок маленький, чтобы куда-то с ним ехать.

— А домой к родителям? В зиму?

Домой? После этого вопроса я впервые осознала, что мой дом теперь здесь. Окончательно и бесповоротно.

— А у меня нет там семьи.

Пришлось рассказать, как мама оставила меня бабушке ради второго мужа. Даже на свадьбу не приехала. И денег на мое содержание не высылала. Ну а папу я никогда не знала. Может, жив. Может, нет. Ни разу не объявился.

— Я как программистом стала? Школьная учительница по информатики верила, что за программированием будущее. И раз у меня получается писать на бэйсике… Помнишь такой язык?

Сунил кивнул.

— Я даже ассемблер до сих пор использую.

— Ну вот. Ты понимаешь , о чем я… — улыбнулась я вовсе не соблазняюще, а довольно, как ребенок. — Мы жили с бабушкой очень и очень бедно. Учительница сказала, что это мой шанс никогда не зависеть от мужчины. Тогда я не понимала, о чем она говорит. Мне просто хотелось денег. Ну и куда-то поступить в то время было очень сложно, а у учительнице были связи. Только пришлось подтянуть физику. А вообще меня покорил Виндоус и мышка, которые стояли у неё на компьютере… С нашими допотопными машинами это американское чудо не шло ни в какое сравнение. И мне безумно захотелось купить себе домой ПэКа… Теперь у меня аж два рабочих, — почти рассмеялась я.

— Ты не общаешься с мамой? Совсем?

Я кивнула.

— Бабушки нет и смысла ехать туда больше нет никакого.

— Но отец Алекса, как понимаю, вернулся в Россию? Или он приезжает сюда навестить сына?

Замешательства не было. Даже секундного.

— Мы не общаемся. Вообще не общаемся.

Дальнейших расспросов не последовало. Да я, наверное, ничего бы больше и не рассказала. Было неловко на первом свидание обсуждать бывшего… Впрочем, когда у тебя ребенок дома, то свидание уже не совсем и свидание…

— Ты была в Германии?

Вопроса я испугалась. Испугалась, что он вдруг пригласит меня к себе на Родину. Ну а вдруг?

— Я нигде не была до Америки. И после тоже. Мне виза везде нужна и вообще мне надо уже русский паспорт обновить. Так что будем путешествовать, когда Алекс подрастет и я стану гражданкой. А ты поедешь на праздники домой?

— Нет. Не люблю мокрый снег.

— А вообще снег любишь?