– Откуда ты знаешь?

– Об этом мне говорят твои глаза.

– Я так счастлива…

– Не говори…

– Прости, я забыла.

– В Хрустальном дворце ты будешь лишь ночевать, и рядом с тобой будет любой, кого ты захочешь. А дни ты будешь проводить в обществе великих, и они признают в тебе равную, будут восхищаться тобой и угождать тебе во всём. Тебе нравится наш президент?

– Он такой волевой, так заботится о благе…

– Сегодня он тоже здесь, и он хотел встретиться с тобой.

– Но…

– Здесь мы все равны перед радостью. Знаешь, почему нельзя называть это счастьем?

– ?

– Счастье – не то, чем можно делиться, а радость – достояние каждого, кто к ней прикоснулся.

Лола поднялась с лужайки, поросшей густой мягкой травой, одернула юбочку, больше похожую на набедренную повязку, и приветливо улыбнулась. А потом они взялись за руки и шагнули сквозь стену искрящегося теплого густого тумана, за которой обнаружился роскошный парк, поднимавшийся вдоль широкой парадной лестницы к белостенному замку, окруженному дубовой рощей.

– Нам туда? – спросила Роза, указывая рукой на замок.

– Нет. Они скоро будут здесь. И не смущайся. Здесь все равны перед радостью…

17 августа, 17 ч. 10 мин.

Маленькая сухая старушка в белом халате держала Розу за руку, пока та едва заметно кивнула на прощанье, одарив окружающих улыбкой, которая казалась ей обворожительной.

– До встречи, Роза, – сказал президент.

– Я надеюсь, вы навестите меня в Хрустальном замке… Сегодня, – отозвалась Роза.

– Непременно.

– В полночь.

– Непременно.

Старушка увела улыбающуюся Розу в боковую дверь, со скрипом закрыв ее за собой. Под белым пластиковым потолком вспыхнули приглушенные до сих пор светильники, а из-за ширмы выглянул Вико.

– Я предупреждал, что сегодня для инспекции лучше было выбрать другой объект. И вообще, не дело президента заниматься такой ерундой.

– Ты слишком настойчиво сопротивлялся, тем и накликал меня именно сюда. А если вспомнить твою утреннюю выходку…

– Кстати, операция прошла идеально. Благодарный народ Бандоро-Ико уже встречает своих освободителей от кровавой диктатуры. Даже стрелять не пришлось. Гардарика и Хунну уже прислали ноты протеста, но мы позволим себе на это наплевать…

– Это я уже слышал. Вернемся к тем бесчеловечным экспериментам, которые вы тут проводите.

– Бесчеловечно подобных экспериментов не проводить. Это – во-первых. А во-вторых, методика коррекции личности уже вышла из стадии эксперимента, и теперь на очереди ее практическое применение. Безопасность требует жертв, но в данном случае не страдает никто: здесь самые несчастные обретают радость и смысл жизни, самые никчемные становятся незаменимыми.

– Но можно же использовать преступников или, скажем, добровольцев.

– Сюда еще никого не приводили под конвоем. Люди даже платят за то, чтобы здесь оказаться.

– Конечно! Ваш Департамент своего не упустит…

– Не наш, а ваш! В конце концов, по Конституции, куратор Департамента – сам президент.

– А мне кто-нибудь объяснит, зачем это вообще надо?!

– Доктор Лола Гобит объяснит.

Тут же дверь снова скрипнула, и вошла давешняя старушка в белом халате, посмотрела на высоких гостей, и во взгляде ее мелькнуло удивление, что они до сих пор не ушли. Видимо, правду говорят, что большие политики – большие бездельники…

– Доктор Лола, – обратился к ней Вико. – Объясните вкратце нашему президенту, каковы задачи ЦКЛ, каких вы достигли успехов и какие предстоит решить проблемы.

– Может быть, пройдем в офис, – предложила она, вопросительно взглянув на Вико. – Здесь плесенью пахнет.

– Я ничего не чую, – сообщил президент.