– Жаль, что у нас с тобой связной самолёт, а не «Пулавчаки»[2]. Тогда мы с немцами по крайней мере могли бы лицом к лицу драться…

– Ну да, – в тон ему отозвался Зенек. – Пиши рапорт, пусть нас сразу на «Лось»[3] пересаживают, чтоб мы самолично могли прямо Берлин бомбить…

– Тоже неплохо, – согласился Ковальский и ругнулся вполголоса: – Другие дерутся давно, а нас тут в полной готовности со вчерашнего дня держат…

– Да, незадача, – покачал головой Зенек. – Посылают нас от фронта чёрт те куда, вот только зачем?..

Этот вопрос оба пилота задавали друг другу из-за затянувшегося ожидания уже не в первый раз, но пока им ничего другого не оставалось, как следить за тем, как со взлётной полосы в воздух один за другим поднимаются самолёты и уходят на запад. Из полученного приказа они знали лишь то, что лететь им предстоит на восток, а пока следовало ждать пакет, который должны были доставить из штаба с минуты на минуту. Однако эти минуты почему-то затягивались и грозили превратиться в часы.

Возникшее было молчание в очередной раз прервал Ковальский и, уходя от изжёванной темы, бодро заметил:

– Одно хорошо, будем на кресах. Я ж сам оттуда, а сестра моя и сейчас там…

– Так ты ж вроде вчера домой письмо отправлял, – так, чтобы только поддержать разговор, отозвался Зенек.

– Да как-то не успел, – принялся пояснять Ковальский и вдруг, прервав себя на полуслове, начал вглядываться в дальний край аэродрома, а потом, убедившись, что там действительно кто-то едет, предположил: – Вроде как к нам…

Столб пыли, поднятый на дороге, быстро приближался, и стало ясно, что к ним несётся автомобиль. Ещё через полминуты у самолёта затормозил представительский «чевелет», дверца машины распахнулась, и стройный капитан, кинув два пальца к конфедератке, передал Зенеку чем-то туго набитый жёлтый саквояж, на замке которого болталась свинцовая пломба.

Вручив посылку, капитан медленно, с многозначительной расстановкой, сказал:

– Пан поручник, напоминаю, за сохранность саквояжа отвечаете головой. По прилёте на аэродром «Поле» все приказы от майора Вепша. Понятно?

Имя майора уже упоминалось в задании, поэтому Зенек только кивнул головой, тщательно отметил на карте место предстоящей посадки и, резко повернувшись, стал забираться в кабину. Ковальский, поднявшийся следом, устраиваясь за пулемётом, весело похлопал себя по карману:

– Выходит, хорошо, что письмо не успел отправить. Если всё сложится, то и сам отдать смогу…

Пропеллер самолёта дёрнулся раз, другой и как-то сразу, заставив мелко дрожать капоты, превратился в блестящий круг. Дежурный резко взмахнул флажком. Пилот добавил газу, мотор взревел, и маленький аэроплан, легко стронувшись с места, начал уверенно набирать скорость…

Бестарка[4], доверху набитая соломой, неспешно катила пригородным шляхом. Простоватый здоровяк Дмитро был за возчика, в то время как его двоюродный брат Остап, который только этим летом, окончив местную гимназию, поступил во Львовский политехнический, на панский манер развалился в задке.

Несмотря на резкие отличия между ними, братья были дружны между собой, что, между прочим, никак не мешало им постоянно подтрунивать друг над другом. Вот и сейчас, хитро прищурившись, Дмитро повернулся к Остапу:

– Что-то я не соображу, брате. И на что тебе идти в эти самые «охотники»?..[5] Навищо[6] тоби та война здалась? Чи то ты сам дотумкал, чи то твои друзья-нациналисты подсказали?

– А может и так… – Симпатяга Остап сверкнул белозубой улыбкой. – Я ж не просто так, а до подхорунжовки