О том, что ты чувствуешь, хочется говорить этому человеку постоянно; рассказывать, как всё выглядит на самом деле, когда он рядом. Возможно, и он тоже этого хочет. Но взрыв изменил всё. Обезобразил. Сделал тебя и его немножко другими, может быть, даже чуточку чужими, но в памяти-то остался тот, другой – человек до взрыва. Инерция этого ощущения тащит тебя по жизни, как волна по пляжу из ракушечника: острые края обломков раковин расцарапывают спину, руки, ноги, лицо, а соленая вода проникает под кожу.

И ты всё глубже погружаешься в бесконечный, такой холодный, отвратительно неотвратимый и всепоглощающий океан бытия. А вода заполняет легкие, а затем и все клеточки твоего тела, которое медленно опускается на дно, и только дождь всё так же, как прежде, продолжает стучать за окном, и одиночество становится невыносимым, но ты ничего не можешь и не хочешь изменить.

Самая сложная партия в шахматах та, в которой ты уже всё просчитал и предугадал все ходы противника, но которую не можешь бросить, не доиграв. С каждым ходом твоего оппонента ты понимаешь, что ожидаемый результат неизбежен и твой визави поступает каждый раз именно так, как ты себе это представлял, так что ты остаешься практически в роли статиста. Конечно, всё можно изменить: можно перевернуть доску, можно намеренно сделать опрометчивый ход и поддаться. Но только в жизни так никогда не бывает. Перевернутая доска снова будет возвращена, и фигуры вернутся на свои места. И ты с какой-то звериной обреченностью понимаешь, что исход предопределен судьбой, поэтому в любом случае неизбежен. А все твои нелепые попытки что-то изменить приведут лишь к тому, что партия будет длиться на несколько ходов больше. Время, потраченное на нее, увеличится, забирая силы и ресурсы, которых и так вечно не хватает, ведь в жизни ты играешь сразу на нескольких досках. И вот это ощущение неизбежности и в то же время понимания происходящего и невозможности хоть что-то изменить не просто угнетает – оно уничтожает тебя своей неотвратимостью. Ощущение бессилия при полном понимании происходящего делает невыносимым твое существование, и выходом из этой игры видится только смерть.

Что, как не ежедневные ритуалы, делает нашу жизнь проще и понятнее? Доведенные до автоматизма, они позволяют нам не думать и не чувствовать. Благодаря им я машинально поднимаюсь, готовлю завтрак и делаю всё то, что и каждое воскресенье после встречи с ней, – даже сейчас, когда я понимаю всю тщетность моих поступков. Но привычка слишком глубоко и прочно в меня вросла, поэтому мне проще сделать так, как я делал это прежде, чем что-то изменить. Я настолько устал, что у меня нет сил даже на то, чтобы добраться обычной дорогой до такого близкого и одновременно далекого кафе, заказать две чашечки кофе, провести там полчаса и уйти, оставив одну из чашек нетронутой, потому что она не пришла.

Теперь, когда мне понятно, в чем заключается эффект дождя, наверное, можно было бы не экипироваться в неудобную непромокаемую одежду, не надевать защитную маску с очками – но проще сделать так, как всегда; проще подчиниться системе, которую нельзя победить, потому что она стоит над тобой. Проще быть как все.

На улице дождь моросит, выстукивая ритм стихов Маяковского. Смотрю на развороченную площадку. Всё ожидаемо и предсказуемо. Сломано всё. Ни автомобильной стоянки, ни места для сушки белья. Площадка исковеркана строительными работами, которые пока не закончились. Гляжу на это безобразие, и во мне слабым огоньком вспыхивает протест, но дождь гасит его в зародыше. Сажусь в машину и завожу ее. Мозг ожидает привычной для меня музыки, но ее нет – флешка лежит в бардачке. Машина, остывшая за ночь, набирает обороты и, когда их количество падает до девятисот, начинает движение.