– Миколаш расхваливает вашу храбрость, господин… – Хозяин Далибожа вновь опустил глаза к письму. – Гернель. Гернель? Вы что же, в родстве с Якобом Гернелем?

Французская речь князя звучала с довольно сильным польским акцентом, но все же была вполне понятна.

– Точно так, – поклонился я. – Он мой дядя.

– Забавно. – Вишневецкий резко свернул письмо, как будто сбился с мысли, а теперь старался придать разуму прежнюю ясность. – Вы давно получали известия от вашего родственника?

– Не более трех недель назад, – чуть помедлив, словно высчитывая дни, произнес я и отмахнул плащ, чтобы достать инкунабуларий.[9]

Стоявшие у стен казаки схватились за сабли, торопясь защитить любимого вождя. Я медленно развел руки, демонстрируя отсутствие агрессии и благонамеренность.

– Вам не о чем беспокоиться, мой принц. Здесь не оружие, – заверил я.

– Не обессудь, а покуда человек ты новый, в этих местах неведомый, так что береженого Бог бережет. Пусть он возьмет.

Вишневецкий кивнул Гонте, и тот осторожно, точно в моей поясной сумке могла таиться гадюка, вытащил плоский ларец с письмами от моего «любимого дядюшки».

– Не боись, не укусит, – встрял Лис.

Гетман принял из рук верного стража изящную шкатулку и уже собрался открыть ее, но вдруг замер, будто забыв о своем недавнем вопросе.

– Это что? – озадаченно глядя на палисандровую крышку, негромко осведомился князь.

– Герб рода Гернелей, – гордо ответил я, искренне недоумевая, чем вызван столь неожиданный интерес.

– Оставьте нас! – грозно скомандовал хозяин терема, словно полагая, что кто-то может воспротивиться его приказу.

– Но-о… – затянул было Гонта.

– Ступай, – оборвал его Вишневецкий. – Я желаю побеседовать с глазу на глаз.

Едва закрылась дверь за гетманской стражей, как четкий, словно удар молотка по гвоздю, вопрос разорвал не успевшую сгуститься тишину:

– Что означает эмблема вашего герба?

– Прошу прощения. – Я с недоумением поглядел на собеседника. – Что непонятного?

– Вот эта крылатая дева с птичьим хвостом что означает? – с нажимом продолжил магнат.

– Это алконост – вещая птица, – удивленно пояснил я. – Мой предок Себастьян Гернель в годы правления Максимилиана I имел счастье предупредить императора о готовящемся против него заговоре. С тех пор алконост украшает наш герб.

– Ваш дядя, конечно, знал это, – проговорил князь, но, как мне показалось, слова его были обращены не ко мне. – Значит, вот что он имел в виду, – продолжая разговаривать сам с собой, негромко выдохнул он.

– О чем вы изволите говорить? – не сдержался я. – Почему и вы, и сотник Штаден упоминаете дядю Якоба так, словно его больше нет? С ним что-то случилось? Прошу вас, не томите меня неизвестностью!

Вишневецкий молча смерил меня взглядом, словно прикидывая, можно ли мне доверить государственную тайну. Наконец, решившись, он произнес негромко:

– Родич ваш, господин ротмистр, исчез чуть более месяца назад в Александровской слободе из мастерской своей, что при царевом дворце располагалась.

– Что?! – Я резко шагнул вперед, стараясь придать лицу ошеломленное выражение. – Не может быть.

– Это истинно так, – твердо проговорил властитель приграничья, угрюмо склоняя лобастую голову. – И быть может, я последний, кто с ним разговаривал.

– Но как же… – Я старательно изображал растерянность.

– Мы встретились в его лаборатории. Я задал ему вопрос, который тревожит меня последние годы. Он рассчитал ход звездных путей и заявил, что ежели я отправлюсь в свои владения, а если вернее – в Далибож, то вскоре найду вещую птицу на палисандровом дереве. По его словам, именно она поможет излечить мою душевную рану.