– Сиди и не рыпайся.

Это был рослый, упитанный, темноволосый, с надменным лицом унтер. Когда Лесников подошел к нему, унтер нехотя поднялся, одернул грязно-зеленый френч и, заложив руки за спину, широко расставил ноги. Лесников сурово сдвинул брови.

– Nehmen Sie Haltung an![1] – скомандовал ротный. Он отлично знал немецкий.

Немец усмехнулся, сдвинул ноги, опустил руки.

– Rang, Name?[2]

– Feldwebel Gerhard Schöbert[3].

– Welche Einheit?[4]

– Achte Panzerdivision unter General Brandenburg. Erstes Motorradbatallion. In einer halben Stunde sind unsere Panzer hier. – Он поднял руку, чтобы посмотреть на часы. Часов не было. Фельдфебель злобно покосился на Швыгина. – Der hat meine Uhr![5]

Лесников пристально посмотрел на Костю.

– Дай-ка часы-то!

Швыгин изобразил страшное удивление.

– Какие?

– Ручные, которые ты у него снял.

Костя возмущенно хлопнул себя по ляжкам:

– Надо же! И когда только успел нажаловаться. Вот гнида фашистская!

Ротный взглянул на часы, покачал головой.

– Примитивная штамповка, – и бросил часы фельдфебелю. Тот поймал их и поклонился.

– Danke schön[6].

– Macht nichts. Wozu brauchen Sie jetzt eine Uhr?[7]

Фельдфебель мгновенно скис и жалобно, как побитая собака, уставился на ротного:

– Ich werbe erschossen?[8]

– Warum nicht?[9]

– Ich bitte Sie. Lasst mich am Leben. Wenn unsere kommen, leg ich ein Wort für Sie ein[10].

– Что?! – Лесников побагровел и сжал кулаки. – Вы послушайте, что этот выродок мне предлагает. – Лесников повернулся к Сократилину. – Он обещает замолвить за меня словечко, когда нас возьмут в плен. Und für die dort?![11] – высоким голосом крикнул Лесников и показал на своих ребят.

– Nicht für allen[12], – буркнул фельдфебель и опустил голову.

– Какая наглость! Какая самоуверенность!.. Сержант Швыгин!

– Я, товарищ старший лейтенант! – рявкнул Костя.

Ротный небрежно махнул рукой:

– Отведи и шлепни.

– Слушаюсь! – радостно крикнул Костя и ткнул унтера прикладом. – Ком, ком, ядрена мать.

Ноги у фельдфебеля подогнулись, он встал на колени.

– Ах ты, гнида фашистская! – Костя выругался, схватил немца за воротник и потащил. Немец заревел, да так, что даже Швыгин опешил.

– Разрешите, товарищ лейтенант, я его здесь?..

Фельдфебель, обхватив Костин сапог, плакал. Это было так омерзительно, что Лесникова передернуло.

– Отставить, Швыгин.

– Что отставить? Почему отставить? Они уже сколько наших?..

– Отставить, – повторил ротный.

– А что с ним делать? Охранять?

Лесников не ответил. Фельдфебель, поняв, что над ним сжалились, стыдливо вытирал слезы.

– Ну и трус же, – сказал Вася Колюшкин.

Лесников расхаживал вдоль капонира и возмущенно разговаривал сам с собой:

– Какая наглость, какая самоуверенность! Как будто уже победили. А где же наши? Почему их нет?

Из-за леса вынырнули «мессеры», а за ними выплыли ширококрылые «хейнкели». Они прошли прямо на город.

– По местам! – закричал Лесников и побежал к своему танку.

Сократилин с экипажем залез в яму, вырытую под днищем машины. Фельдфебель тоже было полез к ним. Но Швыгин показал ему кулак. Немец лег под танком около ямы.

– Здесь и лежи. А попробуешь бежать – во! – Костя показал ему карабин.

– Найн, найн… – залепетал фельдфебель.

Удар был настолько сильным, что фельдфебеля оторвало от земли и стукнуло о днище танка. А Сократилина с ребятами свалило в одну кучу. Взрывной волной сбросило с машины маскировку. Капонир заволокло дымом и пылью. Немец чихал.

– Что, не нравится? Это тебе не по бульварам с француженками тенди-бренди хоп-ца-ца! – кричал немцу Швыгин. Очередным взрывом Костю так тряхнуло, что он прикусил язык.