Он чуть повернул к ней голову.

– Я не люблю делать кесарево сечение, – сказал он. – Две жизни – слишком большая ответственность.

И он вновь погрузился в свои мысли.

– Можно я задам вам несколько вопросов по поводу операции? – спросила Розалин.

Мистер Уилсон ответил куда-то в пространство:

– Везение, чистая судьба, вот что это, Линнет!

Её он явно не слышал.

– Если человек умирает на хирургическом столе, его родные проклинают меня, – продолжал доктор, – а если он выздоравливает, то возносят хвалу небесам.

Он тяжело вздохнул.

– Раньше я думал, что все должно быть наоборот. Но потом понял, что они правы. Что бы я ни делал, люди выживают только с божьей помощью.

Во всей его фигуре было что-то скорбное, он был словно не здесь и разговаривал не с ней. Странная реакция, ведь, по мнению Розалин, операция прошла успешно. Видя, что до неё мистеру Уилсону нет никакого дела, она вышла в коридор и беззвучно закрыла дверь.

Чтобы прогнать тягостное впечатление от этого разговора, она пошла в детское отделение к Мередит.

Та возилась с лекарствами.

– Как наша девочка? – спросила Розалин.

– Прекрасно! – ответила акушерка. – Совершенно здорова!

Розалин подошла ближе.

– Мередит, а что с мистером Уилсоном? – произнесла она. – Он будто сам не свой.

Акушерка тяжело вздохнула и поставила на стол пузырек, из которого набирала в шприц лекарство.

– Когда он первый раз при мне кесарево делал, то потом напился до беспамятства и все мне рассказал.

– Что рассказал?

Мередит села на стул и указала Розалин на другой.

– Он ведь из Тусской Империи приехал лет восемь назад, – говорила она. – Выдающийся был хирург, а особенно – по части родов. Даже при дворе там, кажется, мелькал. Зовут его Васильев Иван Сергеевич, но он переиначил в Джона Уилсона, чтобы не выделяться.

– Он от кого-то скрывался? – затаив дыхание, спросила Розалин.

– Нет, он бежал от самого себя. Он жене своей кесарево делал. Как такое могло случиться, непонятно, да только у жены и у ребенка заражение крови началось. Умерли оба через четыре дня.

Мередит снова вздохнула.

– После их смерти он перестал оперировать. Ему все опротивело, он едва не спился. Но наш бывший главный врач был его другом, он уговорил мистера Уилсона приехать, посмотреть больницу. А если уж дан человеку дар, то он зудит внутри, не дает спокойно жить, пока его не используешь. Так и стал потихоньку мистер Уилсон снова работать. А когда наш главный врач ушёл в отставку, занял его должность.

Розалин не знала, что на это сказать.

– Только роды ему до сих пор тяжело даются. Я уж стараюсь к нему не обращаться, но Пайнс уехал, а из Фаранделла какой хирург? Спасать надо было девку!

Розалин понимала. Спасти пациента важнее, чем не бередить раны врача. Но её заинтересовало другое.

– Куда постоянно отлучается мистер Пайнс? Разве он сегодня не дежурит?

Мередит поджала губы и встала.

– Это не наше с тобой дело. Работа у него такая: по больным ездить.

– Но не во время дежурства! – возразила Розалин, удивленная такой резкой переменой.

– Сказано: не твое дело! – отрезала Мередит, сложила шприцы с лекарством на поднос и, подхватив его, вышла из сестринской.

Боль мистера Уилсона понятна, в ней нет никакой тайны. Но упорное нежелание акушерки рассказывать о мистере Пайнсе только подогрело интерес Розалин. Чем таким секретным он занимается?

Только придя домой, Розалин поняла, как сильно устала. Перекусив на кухне остатками ужина, и не встретив ни Джона, ни Алекса, она вошла в свою комнату. И обомлела.

На столе в высокой тонкой хрустальной вазе стояла красная роза. Бархатным алым пятном она выделялась на фоне гладкой поверхности стола и светлых портьер, как нечто чужеродное, и оттого, прекрасное.