Нет, это не то. Ему нужны не эти жалкие стоны и тихие всхливы. Его рука соскользнула с ее ягодиц, девчонка вздохнула с облегчение, чуть расслабившись. Рано радуешься, красавица…

Он навалился, накрыл ее узкую спинку собой, потянулся меж ее широко расставленных ног к ее клитору, дотронулся до него – мокрого, распухшего, - пальцами, погладил, и девчонка из ноющей и забитой превратилась вдруг в строптивую кобылицу, взбрыкнув под ним, вздрогнув, словно он хорошенько ожег ее атласную кожу плетью. Невинная, не знавшая ласки, тихая и пугливая, она оказалась горяча, очень горяча, и норовиста, как необъезженная дикая лошадь.

Это хорошо; это очень понравилось Террозу – и ее темперамент, и то, как она хотела сопротивляться ему.

От его ласки ее бедра начали мелко дрожать, она кричала, задыхаясь, выгибая спину и крутя задом, словно стараясь сбросить его, пыталась свести вместе колени, и все равно оставалась открытой для него. Мокрой и горячей. Возбужденной.

- Нравится? – шептал он в ее ухо, в горячие влажные волосы на затылке – Скажи, что тебе нравится!

Он нарочно заставлял ее говорить это, помня ее мучительный стыд и краску стыда на ее щеках. Невинная девушка и помыслить не могла о том, что он будет делать с ней и как она будет себя вести, а уж признать, что все эти бесстыдные вещи доставляют ей удовольствие… Она упрямо молчала, сопротивляясь, и он чуть усмехаясь, трахая ее узкое лоно, продолжал мучить ее, предвкушая крик, полный удовлетворения. Она сжималась, стискивая его движущийся в ее мокром разгоряченном теле член, и он замедлял темп, останавливался, со стоном пережидал первое удовольствие, оттягивая миг кульминации.

- Нравится? – повторял он, касаясь самыми кончиками пальцев так, что жжение становилось ей невыносимым, и она выла. – Скажи, что нравится! Скажи!

- Нра… вит…

- Скажи, что хочешь меня! Ну!

Она упрямо сцепляла зубы и напрягалась, выгнув спину, замерла неподвижно, дрожа вся мелко-мелко. По ее дрожи можно было сосчитать количество его прикосновений к ее клитору, в такт с ними тряслись ее напряженные ягодицы, и он усмехался, начинал толкаться в ее тело жесткими безжалостными ударами, проникая глубоко, жестко трахая, прижимая ее к себе и не выпуская истерзанного клитора из своих пальцев.

- Двигайся сама, - велел он, задыхаясь. Ее узкое лоно доставляло его к наивысшей точке удовольствия слишком быстро, и он снова останавливался, пережидая. – Будет легче. Ну?

Она несмело качнула бедрами раз, второй, двигаясь на его члене, и исступленно принялась насаживаться на него сама. Жгущее ощущение отступило, растеклось тяжестью по животу, стало глубоким наслаждением, девчонка громко задышала, раскрыв рот, расслабив язык.

- Скажи, что хочешь меня! Говори!

- Хо…чу… тебя…

Это признание, произнесенное заплетающимся языком, еле слышное и еле понятное, выбитое любовной пыткой, приятно кольнуло его самолюбие, так же как и ее откровенные движения под ним. Никогда еще женское возбуждение и наслаждение не было для него таким искренним и волнующим, никогда они не походили на отчаяние, с которым жертва покоряется палачу, и никогда он еще не видал такого сильного экстаза – до обморока, почти до потери сознания.

- Умница, - его пальцы терзали ее промежность, напряженный член двигался между припухших половых губ, и девчонка снова закричала, не выдержала, извиваясь под ним змеиной гибкой спиной и сама сильнее прижимаясь ягодицами к его паху, устав сопротивляться и желая кончить, чтобы только прекратить это мучение.

Ее грубые животные стоны вырывались из губ рваным рычанием – ровно с количеством его толчков и количеством спазмов, выкручивающих в оргазме ее тело. Девчонка терзала простыни, рыча как хищница, попавшая в капкан, низко, утробно, и с ее тонким девичьим телом, ставшим внезапно сильным, было не так-то легко справиться.