Когда напряжение достигло апогея, Нира утащила Гордона на улицу подышать воздухом. Вику вызвали к себе дети громким криком со второго этажа, и мы с Рэмом остались одни. Только я не стала искать тему для светской беседы – подошла и нависла укоризненной тенью над мужчиной в кресле.

– Почему ты не разрешаешь ей попробовать построить свою жизнь так, как она это видит?

С высоты заточения в больнице, а потом – рядом с ребенком, который не хочет дышать сам, все это мне казалось такой мелочью!

– Знаешь, – вдруг беззлобно усмехнулся он, – не буду я ей ничего запрещать.

– Зачем тогда это все? – растеряла весь запал я.

Он пожал плечами, улыбаясь, потом вдруг кивнул на соседнее кресло:

– Садись. – Я послушно пустилась рядом. Мы помолчали немного, прежде чем он продолжил: – Когда отец ушел, и я остался с Нирой на руках, я жутко испугался. И вроде бы столько народу вокруг, меня бы никто не бросил… а я чувствовал себя одним в этом мире. Потому что Нира перестала есть. Ничего в рот не брала почти, так ослабла…

Что-то в этом начале дернуло нервы, и я затаила дыхание.

– Никто не мог помочь. Уже думали везти в Смиртон, потому что у нас оборудования в больнице нужного еще не было. Счет шел на часы… Нира уже болталась в моих руках тряпкой… – Рэм щурился на огонь, а я не сводила с него взгляда. – Пока я случайно не положил ее в кресло, чтобы переодеться. Она вздрогнула тогда и разревелась впервые за день. Я сразу сунул ей бутылку, и она начала жадно есть… пока не встал с кресла. Стоило отдалиться от него – она снова закрыла глаза, представляешь? Пока до меня не дошло, что на кресле висел свитер отца. Я все не убирал его, не хотел отказываться, переставать верить, что он еще вернется. Нира чувствовала его запах, оставшийся на свитере. Стоило замотать ее в него, и все наладилось. Она начала есть, спать, улыбаться… жить.

Я медленно моргнула, дрожа все сильней внутри.

– Поэтому я буду ее беречь, Лали… Чтобы никто не забрал у нее повод жить.

Тут можно было бы сказать, что Гордон – отличный молодой человек, облившийся семью потами, но не сдавшийся. И он обязательно проникнется этой философией Рэма даже элементарно для того, чтобы выжить в этой семье. Но я не могла перестать думать о его словах.

– Это часто так происходит? – прошептала взволновано я.

– Что? – нахмурился он.

– Дети… – Голос дрожал. – Ваши дети остаются без отца и перестают бороться за жизнь…

– Бывает, – задумался он. – Я тогда всю доступную информацию перевернул, опросил своих. Все боялся, что это временное улучшение, просто совпадение, и мне лишь дали время, чтобы действовать.

– Но это не совпадение, – нетерпеливо закончила за него я.

– Временами в некоторых семьях замечали такое, да. И уж совсем в бородатые времена, когда отец семейства уходил на охоту, младенцев укутывали в его вещи. Это называлось «охранением». Отец – защитник, понимаешь? Мое опасение – не блажь. Человек не может быть «охранением» для ребенка-оборотня.

Я растирала застывшую кровь в ладонях, не в силах усидеть. Мне уже было не до Рэма и Ниры. Но когда я попыталась подняться, он вдруг тихо добавил:

– Я искал твоего медведя. Но не нашел.

– Где? – опешила я.

– В Климптоне. Он не бездомный и не дикий житель пустоши. Твои на допросе сказали, что встретились с ним у базы, но я им не верю. И надеюсь доказать обратное…

Я не смогла почему-то поблагодарить. Поднялась пришиблено и направилась на веранду, на ходу набирая Джастису сообщение, чтобы заехал за мной. А сама едва дождалась, когда Нира с Гордоном вернутся.