Дух нашего времени тоже достиг своего предела, наше представление о мире находится на пределе понимания и вынуждает нас преодолеть традиционное восприятие действительности. Мы знаем, что Эйнштейн иногда сомневался в своем рассудке и пережил глубокий кризис, когда опытным путем обнаружил феномены, реальность которых не мог отрицать, но которые противоречили научным догмам последних двух тысячелетий. Этот коллективный предел, к которому вплотную подошла наука, обескураживает каждого из нас. Но этот предел, как и любой кризис, обладает высоким преобразующим потенциалом. Для современного человека он означает фундаментальную неуверенность: человек полностью подчинил себе окружающий мир, а теперь должен понять, что его материальная Вселенная, до сих пор казавшаяся обозримой, совсем не такая, какой он себе ее представлял, что мир состоит из «духа» и энергии. Так, например, физик Капра описывал материю как «танец энергии».

В этом смысле мы действительно стоим на пороге новой эпохи (New Age) и глубинного изменения сознания, которое потребует нового взгляда на нас самих и на окружающий мир. Мы живем во время смены парадигмы мышления. Понятие парадигмы было введено в 1962 году Томасом Куном в отношении метаподхода к общим концепциям, методам и ценностным представлениям, общепринятого в научных кругах и служащего для постановки и решения исследовательских задач (Kuhn, 1976). Новая парадигма, предложенная физиком Дэвидом Бомом, состоит в том, что наша материальная Вселенная является в самой своей основе «неделимым целым»; все, что мы можем наблюдать в материальном мире, является лишь «явным» (эксплицитным) порядком на основе неявного (имплицитного) порядка. Новая физическая картина мира подтверждает разработанную К. Г. Юнгом модель коллективного бессознательного и приводит к мысли, что «космическая материя и коллективное бессознательное являются двумя аспектами одной и той же основы мироздания» (von Franz, 1984, S. 200).

Это новое космическое мировоззрение создает условия, которые позволяют упорядочить извечные вопросы человечества о глубинной сути жизни и основ бытия. Новый взгляд на действительность, который важен не только для науки, но и для каждого из нас и общества в целом, ведет к пересмотру ценностей, при котором в центре внимания оказывается поиск смысла и духовности. Новые знания и открытия возникают не посреди общепризнанных академических теорий, а на самом «краю», где возможны коллизии знания с непознанным и непостижимым. Также и глубинные душевные стремления к переменам и к поиску смысла, которые пронизывают эту книгу, возникают из темноты, бездны и хаоса.

Существуя в этом мире, мы обречены [искать] смысл…

Морис Мерло-Понти

Смысл мира должен существовать за его пределами.

Людвиг Витгенштейн

Задаваясь вопросом о том, что мы, собственно, подразумеваем, когда говорим о поиске смысла (Längle, 1991,S. 174–183) и о том, где его можно найти, мы оказываемся в сфере табу. Вопрос о смысле психотерапии становится в профессиональных кругах все более щекотливым. Как обходиться с проблемой смысла в ходе психотерапии? Становится ли инсайт осмысленной основой всех жизненных процессов? Открывает ли психотерапия новые перспективы, имеющие смысл, в то время как со всех сторон звучат жалобы на утрату смысла? Может ли она восполнять дефициты смысла и предлагать возможные способы выхода из кризиса смысла, развивать способность к осмыслению и воплощению того, что имеет смысл? Мы можем поставить вопрос иначе: может ли психотерапия созидать смысл или она лишь помогает развить толерантность к фрустрации, возникающей при бессмысленности жизни? Гарантирует ли психотерапевтический успех полноту смысла или удачная психотерапия лишь содействует пониманию, что ностальгия по смыслу берет свое начало в нереалистичных и ошибочных ожиданиях от жизни? Или, возможно, поиски смысла в ходе психотерапии все же являются сверхтребованием к жизни, которое необходимо рассматривать как невротический симптом?