Оказывается недоверие должностным лицам, потому что «свобода» и «солидарность» стали абстрактными лозунгами, которые не ведут ни к каким практическим результатам из-за того, что люди редуцированы до «избирателей» и «потребителей». В странах западной демократии вместо высшей ценности – свободы – господствует навязчивая идея потребления и роста производительности. Спираль прогресса и ориентированности на результат раскручивается уже независимо от воли человека. Свобода становится «потребительским пространством», а потребление стало делом престижа (Grom, Schmidt, 1975, S. 27). Сексуальность тоже стала предметом потребления, когда человек отчужден от всего личного и «наслаждается, будто лижет мороженое». Человек «заводит себе партнера или меняет его так же, как покупает новую шубу», или «возбуждается новой подругой так же, как новой машиной» (Affemann, 1975). Религия и искусство тоже стали объектами потребления – чего только стоят слова проповедника Билли Грэхама, который говорил, что он торгует религией, как мылом! Такой властный способ подчинения внешнего мира Пауль Тидеманн назвал «консьюмеризмом». «Цель консьюмеризма – поглощение материального. При этом обычно полностью забывают, что потребление является только частью процесса обмена веществ. Обмен веществ предполагает не только поглощение, но и выделение» (Tiedemann, 1993, S. 12). Наш экологический кризис доказывает, что невозможно подчинить себе внешний мир, лишь поглощая его.

Мы живем в безнадежной путанице, во время смены ценностей. В своем стремлении «обладать всем» мы все теряем, как это было показано Толстым с несравненной поэтической ясностью. Мы теряемся в необозримом современном мире сверхизобилия и блуждаем в «лабиринте смыслов и ценностей». Сложность современного мира ведет к утрате взаимосвязей: часть становится важнее целого, «частичные смыслы» заслоняют «общий смысл», а «иметь» подчиняет себе «быть»: «У человека достаточно того, „на что“ он может жить, но слишком мало того, „для чего“ он мог бы жить» (Франкл). Равновесие пути и цели сместилось в сторону достижения цели, процесс и результат отчуждены друг от друга; результат стал важнее, чем процесс. Смысл редуцирован до текущей цели, к тому же непрагматичная, бесцельная игра ничего не дает в отношении прогресса и прибыли. Религия и искусство теперь нацелены на отдых и восстановление психического равновесия в условиях повседневного стресса. Таким образом, не осталось ничего, что не приобрело бы функционального значения и не стало бы средством достижения цели. Смысл искусства становится «искусственным смыслом» (Андерс), желания и радость – предметами потребления, а качество чувственного переживания замещается количеством сенсорных впечатлений.

Хотя все подчинено достижению целей, конечная цель, как ни парадоксально, так и остается неосознанной отдельным человеком. В отличие от ремесленника, который видит конечный итог своей работы, заводской рабочий, в силу высокой степени разделения труда, часто не понимает смысла и цели отдельной производственной операции, не представляет себе конечный продукт, не может его видеть и распоряжаться результатом своего труда (Андерс). Мы утратили связь с целостной реальностью, мы можем воспринимать лишь только отдельные ее «фрагменты». Цель и путь к ней – два полюса «смысла» – отделены один от другого, и потому и то, и другое теряет смысл; так как одно теперь не соотносится с другим, то нет и наполненного смыслом единства. Такое «одномерное операциональное мышление» (Маркузе) взяло верх в «обществе условных рефлексов» (Мичерлих). Общий смысл отделен от частичного смысла, а создание смысла отделено от обнаружения смысла. Приоритетным является создание смысла, а не его обнаружение, действие важнее смысла сделанного, активный «Homo faber»