– Жадный, жадина, жадный ты, да, очень жадный, на, свою железку, не надо мне ничего, уходи отсюда, вали.

– Никуда я не уйду, даже не надейся. Ты как вообще? Что-то совсем плохой стал, не болеешь? Если что, у меня сердце чёрное есть, я с тобой поделюсь. Его только засушить нужно, поможешь?

– Сердце, у меня много сердец, не нужно мне, нет, не нужно ничего, ты жадный, да, жадина.

– Пошли домой, я всё равно тебя навестить собирался. И не обижайся, меч уже пил кровь в моих руках, а значит, я его новый хозяин.

– Знаю я, всё я без тебя знаю, умный стал, умный… И жадный, да, очень жадный.

Штык ещё какое-то время бормотал, но вскоре успокоился. Они шли молча, а затем егерь обогнал Макса, махнул ему рукой, призывая идти за ним, и свернул совершенно в другую сторону. В том смысле, что вовсе не к хижине. Парень хоть и не мог назвать точной дороги, но направление представлял хорошо, так как с ориентацией в пространстве у него полный порядок. Но хозяину заповедника виднее, а может, он вообще переехал, и Макс проследовал за ним. Да кто его знает, что там творится в голове психа, глядишь, выведет на следы отца. Всё же к своему, хоть и не долгому, но ученику, тот относился гораздо теплее, чем ко всем остальным. Даже Морзе жаловал менее тепло.

Вскоре лес расступился, а земля крутым склоном рухнула вниз, образуя глубокий овраг. Они осторожно спустились, примерно до его середины, немного продвинулись вперёд, где Макс дважды едва не соскользнул вниз, и выбрались к входу в землянку.

«У Штыка прямо фетиш какой-то на овраги и подземные сооружения», – подумал парень и слегка ухмыльнулся.

– Давай сюда, давай, – требовательно замахал рукой хозяин берлоги. – Давай говорю, чего встал, стоишь, сюда давай, сюда.

– Чего давать-то?

– Глупый стал, совсем дурак, да, ничего не понимает, глупый и жадный.

– Да не жадный я, скажи ты толком, чего давать.

– Сердце своё давай, доставай сердце.

Макс скинул рюкзак и вытянул из него свою добычу. Ветошь разворачивать не стал, потому как на улице уже рассвело, и это могло повредить трофей. Однако стоит его высушить, как ультрафиолет утрачивал пагубное воздействие. Ещё одна очередная странность волшебного артефакта, потому и ценник на сушёное был выше раза в два, а в последнее время даже подрос. Да и на сырое сердце, в том числе. Ведь уроды в последнее время сильно поумнели или, точнее будет сказать – «приспособились».

Охотники всё чаще возвращались пустыми, теперь их работа перемежалась не только с риском, но и с удачей. Многие психовали, бросали профессию, но попасть в более удачливую артель теперь стало вообще невозможно. То же самое касалось и добытчиков, ведь за все эти годы в округе, вычистили все возможные и даже невозможные места. Потому люди постепенно разбредались в поисках других работ. И только промысловики чувствовали себя лучше других, ввиду того, что зверя значительно прибавилось. Теперь администрации крепостей старались перенаправлять и вкладывать средства в них, естественно, сокращая штат двух предыдущих фракций. Некоторые, кто не смог отыскать себе другое место в жизни, подались на вольные хлеба, правда, тоже не всегда удачно.

Штык принял у Макса свёрток и тут же сунул его под полу куртки, а затем, продолжая бормотать что-то невнятное, скрылся в другой комнате, откуда раздались грохот и отборный мат. Парень улыбнулся, мало того, он едва сдерживался, чтобы не расхохотаться. Мало ли, вдруг чем обидит гостеприимного хозяина. Буквально через пару минут тот появился с холщовым мешочком в руках и раскрыв горловину, протянул гостю.