Я взяла поднос со своим заказом и перебралась за стойку к участковому.

– Новости есть? – спросила я.

– Так вроде все рассказал, – пожал он плечами, кивнув в сторону прилавка.

– Я вчерашнюю находку имею в виду. Сейчас возле седьмого дома встретила женщину. На машине подъехала, явно не из местных, и у сторожа про труп спрашивала.

– Любопытная, – вновь пожал плечами Егор. – Вчера там столпотворение было. Народ хлебом не корми, дай поглазеть на что-нибудь…

– Мне показалось, она сомневается, что погибший – Олег Кириллов… В любом случае женщина наверняка его знала.

– Разберутся…

– А сам не хочешь? – вздохнула я.

– В каком смысле?

– Ну… – На этот раз плечами пожала я. – Разузнаем об этом парне… он ведь жил здесь. Хочу бабок навестить.

– Марью Семеновну с подругой? Они вчера так ораторствовали, что следак устал их слушать…

– Думаешь, никто этим убийством заниматься не будет? – спросила я, решив не церемониться.

Егор нахмурился:

– Я этого не говорил… но сама посуди, одиннадцать лет прошло… у него и родных-то нет. Отец умер в местах лишения свободы, мать тоже…

– Но преступление осталось, и убийца, возможно, до сих пор разгуливает на свободе.

– Оно конечно… я все понимаю, но… Ладно, пойдем к бабкам, – неожиданно закончил он, скорее всего, просто не желая спорить.

Я попросила еще пирожных, мне упаковали их в красивую коробку, и, допив чай, мы с участковым вышли на улицу.

– Установить владельца машины по номеру будет не трудно, – сказала я.

Егор выразительно взглянул на меня, хмыкнул с легким намеком на возмущение, но тут же кивнул, соглашаясь и с тем, что не трудно, и с тем, что узнавать это предстоит ему.

Подруг мы застали во дворе дома, где жила Мария Семеновна. Двор небольшой, но стараниями жильцов очень уютный. Под окнами клумба, где вовсю цвели лилии: белые, красные и даже совсем экзотических фиолетовых тонов. Здесь же стояла скамейка, на которой бабули и пристроились. Одна вязала крючком салфетку, кстати, неплохая прибавка к пенсии. Со своими салфетками тетя Маша каждую субботу отправлялась к знаменитому Покровскому храму, там туристы их охотно покупали. Вторая бабка, опершись рукой на клюшку, что-то рассказывала. Тут же сидел свекор Любови Васильевны, переживший своего сына лет на двадцать. По ее словам, старичку давно перевалило за сотню. Может, и так, но выглядел он бодрячком, правда, в событиях часто путался.

– Это которая Пелагея? Та, что в столовке работала? – с интересом спросил он, перебивая рассказ снохи.

– Да помолчи ты, Иван Пантелеевич, ради Христа. В столовке Шура Громова работала, померла семь лет назад.

– Что ты говоришь? Шура померла? Как жалко-то, ведь молодая совсем.

– Восемьдесят два годочка ей было, – заметила тетя Маша.

Старичок дважды кивнул:

– Я и говорю, совсем молодая …

Тут на нас обратили внимание, и все трое замолчали.

– Здравствуйте, – произнес Егор. – А мы, Мария Семеновна, к вам…

– Что случилось? – забеспокоилась она.

– Ничего не случилось. Просто так зашли… узнать, как вы тут поживаете…

– Это вам, – сунулась я с пирожными.

– У Ашота брала? – нахмурилась бабка. – Я у него ничего не покупаю. Нехристь, еще отравит, с него станется.

– Жаль. – Я пристроилась на скамейке, держа коробку с пирожными на коленях. Егору места не досталось, пришлось стоять. – Вчерашняя находка нам покоя не дает, – начала я. – Олег Кириллов здесь жил…

– В двадцать первом доме по улице Красина, – тут же ответила Любовь Васильевна, опережая подругу. – Я его хорошо помню. Такая шпана, прости господи…

– Да ладно тебе, Люба, – нахмурилась тетя Маша. – Нормальный он был парнишка, не хуже других. Я бы даже сказала – лучше. Всегда здоровался, вежливый и озорничал в меру, как все подростки. С его-то родителями немудрено было скатиться на самое дно, а он всегда одет чисто, сам себе и стирал, и готовил. Отцу руки не давал распускать… Нет, я про него ничего плохого не скажу.