Встреча проходила в деловой обстановке, и Оуни здесь вовсе не был тем космополитом, тем любезным хозяином, с величайшим тактом принимавшим важных гостей из других мест, говоря со светским британским акцентом, которому был обязан актерскими способностями, а отнюдь не врожденной памяти. В своем собственном святилище, где его власть была абсолютной и престиж непререкаемым, Оуни разговаривал в манере манхэттенского Ист-Сайда, где прожил с тринадцати до сорока трех лет.

– Ничего, – повторил он, разжевывая незажженную сигару, великолепную «гавану». – Только время профукали!

– Ни даже самого поганого хвостика, – подтвердил Флем Грамли, ставший старшим Грамли после того, как Папаша Грамли месяц назад забузил и ушел на покой, заявив, что устал и с него хватит. Флем, закаленный в бутлегерских войнах двадцатых годов, говорил на арканзасском диалекте, да к тому же с таким сильным сельским акцентом, что для того, чтобы понимать его, требовался не один год знакомства. – Мы прочесали весь город от сих до сих и обратно. Эти проклятые фраера смылись, как ветром сдуло. Чертова Богом проклятая штука, будь она проклята.

Оуни впился зубами в сигару, так что чуть не откусил от нее кусок.

– Только, – добавил Флем, чуть помолчав, – малость попозже братан Слайдел, тот, пацан Уилла Слайдела, а не Джада, не Боба, не…

– Да, да, – сказал Оуни, чтобы остановить перечисление всех, кто мог и кто не мог быть отцом Слайдела Грамли.

– А, ну да, сэр, так вот этот Слайдел, он чего сделал? Он проверил один мотель за Уошито. Называется «Лучший туристский». И ему сдалося, что какие-то фраера там подсняли нумерки на недельку. Один старый, такой навроде грустный. А второй с ним помладшее, и такой навроде сильно крутой, такое вот дело, значица.

– Получается, что их было двое? – заметил Оуни.

– Угу, сэр, очинно может быть. Менеджер говорит, что они куда-то свалили середь недели. И так и не приперлись до хаты. Уиллов Слайдел взял ключ, проверил обе комнатенки. Ничего хошь малёк полезного. Токмо нижнее белье, зубные щетки, да порошок, да газета из Литл-Рока. Ни оружия, ничего вообще толкового. Эти парни катаются налегке, хоша они те, кого мы ищем, хоша не они.

– Мне плевать на все это дерьмо, – громче, чем надо бы, заявил Оуни. – Если бы эти говнюки были ни при чем, они, мать их, не стали бы бросать в мотеле свои подштанники. Они могли свалить из города, но не до проверки. Эти парни, они знали, что я буду их искать. Этот чертов ковбой, попортивший ребра Сигелу, он знал меня. Он посмотрел на меня и сказал… – И здесь Оуни довольно похоже повторил убийственно язвительную реплику Эрла: – «Может быть, вы или кто-то из ваших парней хочет помериться со мною силами, мистер Мэддокс? Прошу». Этот раздолбай знал меня. Откуда он меня знает? Я его не знаю. Откуда, черт вас возьми, он меня знает?

Оуни вгляделся в плававшие по комнате клубы пара, как будто надеялся разыскать в них решение и этой новой проблемы, и всех остальных. У парня с вокзала были самые лучшие руки, какие ему когда-либо приходилось видеть.

– Этот долбаный тип, у него есть удар. Я не один год содержал боксеров. Просто здоровый болван не мог так ударить. Я-то знаю, что такое бокс, так вот, этот парень был нокауте ром!

– Это могли быть нью-йоркские парни? Или чикагские парни?

– Чикагские парни могли быть, – согласился Оуни. – Багси происходит из Нью-Йорка, и я уверен, что его там каждая собака знает. Если бы они были из Нью-Йорка, я знал бы о них. Нет, но как же он врезал этому еврею!

– Может, копы? – решил поумничать кто-то.