Никто не отозвался, поэтому я с неохотой выудил из кармана одну из монет Маренго, самую маленькую. При любой возможности расходы следует сокращать.

– Похоже, тебе платят куда приличней моего, – съязвил Шустер и опустился на колени рядом с пленником.

Я в двух словах пересказал историю насчет подкормки идеализма. Шустер расхохотался. Должно быть, и он подвержен переменам: раньше чувства юмора за ним не водилось.

Он задрал рубаху на спине пленника, потом ткнул пальцем в место под лопаткой. До этого места самому не дотянуться рукой при всем желании, если ты, конечно, не акробат какой-нибудь.

– Я взрежу ему кожу, а ты клади монету. Если они и вправду боятся серебра, мы не уберем монету, пока он не выложит нам все, что знает.

Я кивнул. Шустер взял нож и вспорол пленнику кожу со спокойствием военного хирурга.

Серебро подействовало мгновенно. Пленник задергался, завертелся, зашипел, принялся извиваться почище любой змеи.

– Глядите в оба, – сказал Шустер. – В письме говорилось, что они способны чувствовать боль друг друга. А может, и общаться без слов.

Я приметил какое-то движение в сумерках.

– Ты что, целую армию с собой привел?

– Армию не армию, но чтоб с человеколюбцами справиться – хватит.

Выходит, мозги оборотней устроены как у логхиров? Тогда становится понятно, почему Покойник не сумел углядеть ничего этакого в сознаниях Уэндовера и Стоквелла.

– Никогда не слыхал, что они умеют мысли читать. Совсем плохо.

– До твоего напарника им далеко. Они общаются только между собой и улавливают лишь эмоции, а не конкретные мысли.

– Уверен?

– Нет, Гаррет, не уверен. Кто-то полковнику рассказывал, а он мне передал. На всякий случай. На какой, не уточнил. Ему нравится притворяться, будто он Холму по большому счету не подчиняется… У Вейдера на приеме что-нибудь интересное было? Может, углядел чего?

– Некогда было. Правда, попал на одно совещаньице… По чистой случайности. Общий треп, ничего полезного. Разве что мне поручили раскопать подноготную «Черных драконов».

– Надеюсь, ты согласился?

– Я же сказал – мне поручили. Эта серебряная монетка, которую ты бестрепетно испоганил, – из личного кошелька Маренго Северная Англия.

– Ясно. Небось у него одного кошелек и остался: всех остальных-то он до нитки обобрал.

Пленник застонал; думаю, будь у него силы, он бы не стонал, а вопил. Шустер нагнулся и зажал ему ладонью нос и рот, чтоб усугубить положение.

– Когда согласишься заговорить, дерни головой.

В вечернем сумраке послышалась какая-то возня. Длилась она не более минуты, потом все снова стихло. Любопытно, почему нет зевак? Танферцы приучены разбегаться при первых признаках опасности, но, едва опасность минует, они возвращаются на место происшествия и пялятся почем зря. Может, от оборотней исходит некий сигнал, что-то вроде наказа держаться подальше?

Тогда почему я ничего не чувствую?

– Если они слышат друг друга на расстоянии, те, которые в доме, теперь поймут, что их раскололи.

– Не обязательно. Повторяю, они улавливают лишь эмоции.

– Откуда ты узнал, что они сегодня нападут на Вейдера? От Тупа?

– Нет. Я не знал ничего, пока не задержал фургон. Я остановил его по той причине, что думал, будто он имеет какое-то отношение к замыслам наших борцов за права. Того, что нашел, я никак не искал.

– Столько суматохи из-за шайки придурков? – Я обвел рукой окружавшие нас сумерки.

– Эти придурки, Гаррет, весьма опасны. Еще полчаса назад я бы сказал, что они – величайшая опасность, с какой когда-либо сталкивалась Карента. Радея за права людей, они калечат и убивают подданных Короны, занимаются шантажом и вымогательством и с каждым днем действуют все нахальнее. Я не могу допустить, чтоб они развернулись на полную. А теперь еще и оборотни…