Я даже про печенье забыла. Сижу, слушаю его, ресницами хлопаю. Ничего не понимаю пока. Но – вдруг пойму хоть что-то? Когда-нибудь. Законспектировать, что ли?..

– Ты спрашивала про Михаэля, – он неожиданно меняет тему разговора. – Так вот, познакомились мы следующим образом. Я сидел в привокзальной кондитерской одного маленького немецкого городка. Пил кофе – помойного, к слову сказать, качества, – жевал черствый крендель, ждал поезд на Мюнхен и очень старался не сойти с ума, по целому ряду причин. Долго рассказывать, да и ни к чему сейчас… И тут подходит ко мне здоровенный белобрысый дядька в твидовом пиджаке, скалится приветливо, спрашивает что-то по-немецки. Объясняю ему, чуть ли не на пальцах, что на языке Штирлица и Гёте могу, в лучшем случае, команду «хэндэ хох» уразуметь. Дядька отмахивается: «нет проблем», – и переходит на английский. Первым делом он задал мне тот же вопрос, что и я тебе.

– И ты не послал его подальше?

– Ну, ты же меня пока не послала… И, потом, к тому времени я уже привык к разным… ну, скажем так, странностям. Ничего, кроме странностей со мной, можно сказать, не происходило в ту пору.

– Хорошая, должно быть, жизнь.

– Дело вкуса. Тебе нынешний вечер понравился?

– Даже и не знаю. С одной стороны, у тебя в гостях, пожалуй, интереснее, чем дома сидеть, уткнувшись носом в компьютер. С другой… Жалко кафе. И все остальное жалко. И ночевать теперь где-то надо. То ли квартиру искать, то ли по друзьям пока помыкаться… Ох, я же Наташке позвонить хотела! Двенадцать уже есть?

– Сейчас будет, – он смотрит на круглый циферблат настенных часов. Судя по исключительному уродству, вещица тоже хозяйская. Очень типичное убранство московских съемных квартир: все, что даже на дачу вывозить противно, можно оставить жильцам. И брать с нас на полтинник больше, за «меблировку».

– Не надо тебе никуда звонить, – будничным тоном говорит счастливый владелец дивного хронометра. – Разговор у нас будет долгий. Небось, тут и заснешь, прямо на этом топчане. В монологе я страшен, кого угодно усыплю.

– Ну да. Ты же Оле Лукойе, – улыбаюсь натянуто. – Тебе так и положено.

Предложение, что и говорить, соблазнительное. Я бы, следует признаться, огорчилась, если бы оно не воспоследовало. Но теперь, когда он сказал вслух то, о чем я все время думала, мне неловко. Не знаю, куда глаза и руки девать.

– Я, – напоминает мой гостеприимный хозяин, – не маньяк. Настолько не маньяк, что самому тошно. Но уж какой есть. Мой примитивный ум не терпит намеков и недомолвок. Когда я говорю: «спать», это и значит: «спать». Никаких дополнительных процедур. Когда я решусь выступить в роли коварного соблазнителя, я тебе честно об этом скажу. Заранее. Договорились?

– Договорились, – киваю.

Ну и как я теперь должна себя вести? Обижаться было бы совсем уж глупо. Напротив, такая откровенность должна бы меня обрадовать. Но ничего похожего на радость я не чувствую. «Не маньяк», видите ли… Что ж, получается, это я у нас маньяк?

По всему выходит, что так. Иначе с чего бы меня то и дело посещали мысли о «дополнительных процедурах»? Эти самые процедуры будоражат мое воображение куда больше, чем обещанный долгий разговор. Хотя, интересно все это, конечно. Кто бы другой рассказывал, слушала бы, рот распахнув.

Ладно. Рот можно оставить закрытым, а слушать все же придется. Программу вечера явно определяю не я. А если станет совсем невмоготу, ка-а-а-ак прыгну!

Такая постановка вопроса мне чрезвычайно нравится. Чувствовать себя охотником, а не добычей – это по мне, да.