Джеки поняла, что главная привязанность мужа не женщины, а мужчины, он предпочитал компанию мужчин. Джон был прирожденным лидером, центром притяжения, еще со времен учебы в школе. Ему были преданы все – школьные друзья, и бывшие однокурсники, и флотские сослуживцы, и английские аристократы, и политики, и сотрудники спецслужб, охранявшие его, когда он был хозяином Белого дома. Друзья-мужчины относились к нему с абсолютной лояльностью, но Джеки не входила в круг этой дружбы; Джон платил им тем же. Именно эта сторона характера мужа открылась Джеки во время «романтического» медового месяца на Западном побережье. Фэй отвез Джона к легенде Стэнфордского университета, Тому Кейси, с которым Кеннеди познакомился в Калифорнии в 1945 году. Кейси встретил Джона очень радушно, не то что члены студенческого братства, куда Пол с гордостью привел известного сенатора. Они увлеченно смотрели первенство США по бейсболу и едва обратили на Кеннеди внимание. «Весьма оживленная компания», – уходя, заметил Джек. «Когда Джек и Жаклин приехали на Западное побережье, – писал Фэй, – все пошло не так, как ожидала невеста, из-за повышенного внимания к их персонам со стороны общественности, не говоря уже о чрезмерном вмешательстве старого боевого товарища и его жены. К примеру, в самый последний день мы с Джеком пошли на футбол, а Джеки пришлось проводить время в компании моей жены, которая устроила экскурсию по местным достопримечательностям. Уверен, Джек не видел в такой ситуации ничего особенного…»

Точно так же Джек не видел ничего особенного и в том, что по возвращении из свадебного путешествия они с Джеки несколько недель жили у его родителей, курсируя между домом Кеннеди в Хайаннисе и небольшой квартирой сенатора в Бостоне и изредка ночуя в бостонском отеле Ritz-Carlton. Джеки с головой погрузилась в море под названием Кеннеди, узнавая изнутри жизнь семьи, которую сама описывала как «бурлящую, словно газировка», а ее приятель Джон Уайт сравнивал с кишащим муравейником.

В семье Кеннеди, отличие от дома Окинклоссов, царил патриархат. В Мерривуде и Хаммерсмите всем заправляла Джанет, Хьюди тихонько сидел на заднем плане. Кеннеди же были крепко сплоченным кланом или даже племенем, не в пример Бувье, несмотря на доминирующую позицию Майора. В Хайаннис-Порте и в Палм-Бич на вершине пирамиды восседал император всея империи Кеннеди, царь и бог – Джо-старший, которого дети звали папулей, папочкой, стариком или ДжейПи. Высокий, статный мужчина, он, по словам одного из помощников Джона, мог проявить «потрясающее обаяние, когда хотел». Это был холодный, умный, амбициозный и высокомерный человек, эгоистичный как в семейных делах, так и в бизнесе, целеустремленный, беспощадный и аморальный. Внук бедных иммигрантов из ирландского графства Уэксфорд, приехавших в США за лучшей долей, сын Патрика Джозефа (Пэта) Кеннеди, жесткого политика, которого пять раз избирали в палату представителей Массачусетса, – он ушел в отставку, чтобы присматривать за принадлежавшим ему питейным бизнесом, продолжая за кулисами руководить деятельностью бостонских демократов. Влияние деда на будущего президента было минимальным. Джек вспоминал его без особой теплоты. Когда они со старшим братом Джо приезжали по воскресеньям в гости, строгий дед «не только не разрешал шалить, но даже просто моргать в его присутствии».

Джо Кеннеди решил во что бы то ни стало вырваться из гетто для ирландских католиков на севере Бостона, где вел торговлю отец и куда он сам был загнан невидимым, но весьма ощутимым предубеждением против ирландцев со стороны семейств из фешенебельных районов Бостона – Адамсов, Кэботов, Лоуэллов, Солтонстоллов и их окружения. Без преувеличения можно сказать, что протестантский истеблишмент Восточного побережья испытывал презрение к ирландским католикам начиная с основной волны иммиграции в 1847 году и до 1960-х, когда избрание Джона Кеннеди на пост главы государства изменило ситуацию. Нигде влияние огромного числа ирландских иммигрантов не ощущалось сильнее, чем в Бостоне, и опять-таки нигде их проникновению в высшее общество не сопротивлялись ожесточеннее, чем там. Как спустя десять лет после убийства Джона Кеннеди писал Стивен Бирмингем, «забавно, что высшие слои бостонского общества, во всем прочем настроенные вполне либерально, в ту пору не могли – и не могут сейчас – воспринимать ирландцев как ровню». В двадцать лет Джо Кеннеди начал обычный для янки путь наверх и быстро натолкнулся на этот социальный барьер. Он был достаточно крепок и вынослив, чтобы играть за Гарвард в футбол, но недостаточно хорошего происхождения для любого клуба студентов и выпускников, поскольку туда не принимали черных, женщин и католиков. И это был первый из множества отказов.