Еще одной причиной разлада стали деньги. Состояние Черного Джека заметно истощилось, в 1933-м и 1934-м ему, чтобы уцелеть, даже пришлось взять ссуду у тестя, вдобавок он прекрасно понимал, что и его апартаменты на Парк-авеню – благотворительный жест Джеймса Ли, и это жестоко ранило его самолюбие. Хотя в 1936 году дела у Джека несколько поправились, дядя настоятельно требовал с него возврата долгов, включая кредит на 25 000 долларов, взятый в 1930-м, а налоговое ведомство настаивало на уплате весьма значительной суммы налогов за прошедшие годы. В свою очередь Джанет негодовала на неспособность мужа обеспечить стабильность, любовь и нежность, необходимые, чтобы улучшить прохладные отношения с отцом. Обижало ее и то, что дочери явно восхищаются отцом и предпочитают его общество. Подсознательно девочки стали на сторону очаровательного, любящего отца, а не строгой матери. «Обе девочки ненавидели мать, – вспоминал друг детства сестер Бувье. – С отцом Джеки была близка почти как с любовником и одновременно стыдилась за него. Джанет не любила этих своих дочерей, она любила только детей от брака с Окинклоссом». Резкость Джанет не уменьшилась и когда дочери выросли. Майкл Кэнфилд рассказывал одной из двоюродных сестер, что в приступе гнева Джанет могла ударить Джеки. Характер у Джанет был вспыльчивый, и приближение грозовых вспышек чувствовалось заранее. Возможно, правильнее было бы сказать, что девочкам претили постоянные придирки матери. «Она слишком многого от нас требовала, – вспоминала Ли, – я уже не помню подробностей, но придиралась она буквально ко всему… Идеальность, только идеальность, иначе сплошные придирки. Возможно, дело в том, что мама была недовольна собой».

В конце сентября 1936 года Джанет через суд потребовала разъезда сроком на шесть месяцев. Черный Джек перебрался из апартаментов в отель «Уэстбери», который и так практически был ему вторым домом, поскольку он часто встречался со своими пассиями в «Поло-баре». Следующее лето супруги провели вместе с Ист-Хэмптоне, но по возвращении в Нью-Йорк в сентябре разъехались окончательно. Согласно одному из биографов Джеки, то лето стало тяжелым испытанием для семьи Бувье. В маленьком городе жители всё знают друг о друге, и в клубе верховой езды, где Джеки проводила бо́льшую часть времени, «все дети знали о разладе в ее семье, и кое-кто норовил уколоть Джеки. Однако, если она не хотела чего-то слышать, то просто не слушала. Обладала огромной для такой маленькой девочки выдержкой». Другой член клуба вспоминает, как грустная Джеки бродила по округе, словно «бездомный котенок», разговаривала с конюхами, торчала возле лошадей. «Иногда казалось, что мыслями она где-то очень-очень далеко, в мире, нарисованном ее воображением». Родственники Джанет во всем винили Черного Джека. Младшая сестра Джанет, Уинифред, говорила: «Ему нет оправдания… Он ужасный человек, самый ужасный на всем белом свете».

Летом 1938-го Джанет сняла дом в Беллпорте, в сорока милях от горячо любимого дочерьми Ист-Хэмптона, подальше от бывшего мужа. Август девочки провели с отцом, но и в Ласате жизнь трещала по швам, в семье царил полный разлад. Майор влюбился в англичанку, миссис Мейбл Фергюсон, которая жила и работала в Нью-Йорке. Эди Бил рассказывает, что измена деда разбила бабушке сердце в прямом смысле слова. Меньше чем через два года, в апреле 1940-го, Мод умерла.

Для Джеки удар был личным, а вот унижение – публичным. 26 января 1940 года «New York Daily Mirror» опубликовала новость о разводе ее родителей, под заголовком «От светского брокера требуют развода через суд», с пикантными подробностями (видимо, с подачи адвоката Джанет) насчет любовниц Джека и фотографиями. Крупные новостные агентства подхватили и принялись муссировать эту новость, а затем ее растиражировали таблоиды и газеты по всей стране. На людях Джеки носила защитную маску сдержанности, так что никто из школьных приятелей и учителей даже не догадывался, как ей больно. «Это был самый ужасный развод из всех, свидетелем которых мне довелось быть, – вспоминает Ли, – поскольку обе стороны буквально исходили желчью, а мы с Джеки чувствовали, как каждый из родителей пытался перетянуть нас на свою сторону, и притом оба они поносили друг друга…»