Увидев Капустина, он отвернулся и продолжал о чем-то весело говорить с миловидной блондинкой, сидевшей рядом с ним. Оба натянуто улыбались, блондинка благосклонно кивала головой. Павел негромко кашлянул. Оба собеседника скользнули по его лицу абсолютно равнодушными глазами и продолжали свою беседу. Это было немного обидно, и он покашлял сильнее. Собеседники не могли не видеть его. Но оба предпочитали делать вид, что не замечают новичка. При этом они разговаривали преувеличенно громко и весело, словно актеры на спектакле, четко выговаривающие слова, чтобы они были слышны и зрителям, сидящим на галерке.

– Простите, – наконец громко сказал Павел, и в этот момент журналист взмахнул рукой.

– Ну сколько можно! – закричал он, глядя на новичка. – Опять какой-то идиот сорвал передачу.

Только теперь Павел с ужасом заметил в углу телекамеру, стоявших за ней операторов и наконец понял, почему здесь был установлен такой сильный свет, высвечивающий диван с обоими собеседниками.

– Извините, – пробормотал он, делая шаг назад.

– Извини, Света, – покачал головой журналист, – опять сорвали. Начнем заново. Ты немного отдохни. – Он поднялся с дивана, прошел за перегородку к большому столу. Взглянув на Павла, он недовольно покачал головой.

– Из финансового опять за отчетом пришли?

– Нет, – испуганно ответил Павел, – я к вам.

– По какому вопросу? – нахмурился журналист.

– Вот тут у меня направление. Я Павел Капустин, меня прислали к вам, – сказал он, протягивая лист бумаги своему именитому собеседнику. Тот взял бумагу, нахмурился, потом улыбнулся. Он был высокого роста, красивый, ладно скроенный. Такие открытые лица обычно нравятся женщинам и вызывают симпатию у мужчин. Его имя гремело не только в Москве, а лицо было родным и знакомым миллионам людей, живущих на всем пространстве бывшей огромной страны, куда транслировались передачи их канала. Журналиста звали Алексей Миронов, и был он известен всем, как Леша Миронов, хотя ему было уже почти сорок лет.

– Чего же ты не сказал, что новичок? – улыбнулся Миронов. – Я когда впервые на телевидение попал, вообще как очумелый ходил две недели.

– Я не видел, что у вас идет съемка, – пробормотал Капустин.

– Внимательнее нужно быть. В армии был?

– Да, два года, как положено. В Афганистане служил.

– Чего же тебя там внимательности не научили? – засмеялся Миронов. – Сколько тебе лет?

– Двадцать семь.

– Солидно. А где работал до телевидения?

– Где придется, – пожал плечами Капустин, – вообще-то я работал оператором на киностудии. Но там уже два года ничего не снимают. Вот я и решил к вам податься.

– Правильно решил. Кино они еще сто лет там снимать не будут, а у нас здесь живая работа. Подожди, подожди, – вдруг вспомнил Миронов, – документальный фильм о штурме Грозного с Арпухиным ты делал?

– Ну я, – кивнул Капустин.

– Классная работа, – уважительно сказал Миронов. – Ты ведь свой фильм под пулями снимал. Очень классная. Так ты и есть тот самый Павел Капустин? Ну, брат, ты же человек опытный, две войны прошел, а здесь съемки не заметил. Ладно, ничего страшного. Тебя Арпухин очень хвалил, вот мы и решили тебя попробовать.

Капустин молчал.

– Давай, я подпишу твои бумажки, и иди в отдел кадров оформляйся, – решительно сказал Миронов. – Такие операторы, как ты, нам очень нужны.

Он размашисто подписал бумагу, протянул ее новичку. Капустин взял бумагу и уже собрался выйти, как Миронов окликнул его:

– Павел, за «идиота» я извиняюсь. Я ведь не знал, что ты новичок.

– Ничего, – пробормотал Капустин, – я просто ошибся.