Вызвали полицию. Жилец из соседнего номера кинулся к Луизе, но замер, не зная, как поднять женщину на ноги: за подмышки? за талию?

В комнате сильно пахло порохом, и он, стараясь не смотреть на кровать, присел рядом с несчастной на корточки, положил руку ей на плечо, холодное, как у мраморной статуи, и держал, не отпуская, боясь, что она рухнет замертво.

– Ну же, милая, соберитесь, – тихим голосом уговаривал он, – все будет хорошо…

Она смотрела на старика.

Доктор еще дышал, веки опускались и поднимались, глаза смотрели в потолок.

Луиза вдруг обезумела, издала жуткий вопль, начала отбиваться, как средневековая ведьма, которую засунули в мешок вместе со взбесившимся котом, выскочила из номера и помчалась вниз по лестнице.

На первом этаже толпились постояльцы и соседи, сбежавшиеся на выстрел. Она в буквальном смысле слова расшвыряла людей, со сдавленным криком вылетела на улицу и через несколько секунд оказалась на бульваре Монпарнас.

Прохожие видели не голую девушку, а окровавленный призрак с безумными глазами, какая-то женщина ойкнула, испугавшись, что несчастная кинется под колеса и погибнет. Водители тормозили, кто-то свистел, гудели клаксоны – она ничего не слышала, не видела лиц, махала руками, как будто отбивалась от назойливых насекомых. Никто не знал, что делать, но взволновался весь бульвар. «Кто она?» – «Наверное, сумасшедшая, сбежала из лечебницы, надо бы ее задержать…» Луиза летела к перекрестку. Резко похолодало, она замерзла и посинела.

Фильтры[12], составленные в ряды по двадцать, напоминали бочки из оцинкованного железа. Габриэля не успокаивало их сходство с молочными бидонами, он видел в них окаменевших в тревоге часовых, а никак не защиту от боевых отравляющих веществ. Линия Мажино, эти сотни фортов и блокгаузов, призванных отразить грядущее вторжение немцев, вблизи выглядела чудовищно уязвимой. Даже Майенберг, один из главных узлов защитной линии, имел «старческие» слабости: все военное население могло погибнуть внутри от удушья.

– Надо же, это вы, шеф? – Часовой насмешливо ухмыльнулся.

Габриэль вытер ладони о штаны. У тридцатилетнего старшего сержанта были темные волосы и круглые глаза, придававшие ему вечно удивленный вид.

– Шел мимо…

– Конечно, конечно… – Солдат кивнул и отправился на обход. В каждое его ночное дежурство он видел «шедшего мимо» старшего сержанта.

Фильтры как магнит притягивали к себе Габриэля. Старший капрал Ландрад объяснил ему, как проста, даже элементарна система, позволяющая определить наличие в воздухе угарного газа и арсина[13]: «На самом-то деле все будет зависеть от нюха часовых, главное, чтобы на них не напал насморк!»

Ландрад служил в инженерных частях и был по профессии электротехником. Он разносил плохие новости и «ядовитые» слухи с уверенностью истинного фаталиста и, зная, как сильно Габриэль боится химической атаки, не упускал случая сообщить ему все, что узнавал сам. Скорее всего, это доставляло ему некоторое извращенное удовольствие. Накануне он заявил следующее: «Фильтры должны перезаряжаться по мере использования, но вот что я тебе скажу: никто не сумеет сделать это достаточно быстро, чтобы защитить весь форт. Готов спорить на что угодно!»

Ландрад был странным типом, внешность имел необычную – рыжеватая, туго закрученная прядь волос, похожая на запятую, делила его лоб точно пополам, носогубные складки залегали очень глубоко, тонкие губы напоминали лезвие бритвы – и, по правде говоря, он слегка пугал Габриэля. Они четыре месяца жили в одной казарме, и капрал с самого начала был неприятен ему в той же степени, что и Майенберг. Гигантский подземный форт вызывал в воображении Габриэля образ страшного чудовища с разинутой пастью, готового пожрать всех, кого пошлет ему в качестве жертв Генеральный штаб.