Он спасен?

Габриэль обернулся: рядом, у стены, стоял старший капрал Ландрад и указывал пальцем на выдолбленную в породе нишу. Точно такие же встречались через каждые тридцать метров, в них пережидали проход поезда, некоторые использовались как хранилища оборудования и вооружений. Стальная дверь была приоткрыта, и Габриэль подумал, что оказался рядом с заводом. «Нет, невозможно, он с другой стороны, так какого черта?..» Ландрад махнул сержанту рукой, тот обернулся и с ужасом увидел вернувшееся белое облако дыма, стремительно распространявшееся по туннелю. Вырывавшиеся из него солдаты заливались слезами, кашляли, сгибаясь пополам, отчаянно кричали, ища выход.

– Сюда! – проорал Ландрад, указывая на дверь, Габриэль сделал два шага и оказался в темноте. Тесный склад инструментов освещала слабая потолочная лампа, он отвлекся, вгляделся получше – и услышал, как у него за спиной хлопнула тяжелая створка.

Рауль запер его.

Габриэль схватился за ручку, забарабанил по железу – и оцепенел. Снизу начал просачиваться дым, быстро заполняя помещение.

Он запаниковал, поднажал плечом, пустил в ход кулаки. Ему уже не хватало воздуха, жестокий приступ кашля сотряс все тело, заставив рухнуть на колени, легкие готовы были взорваться, глаза лезли из орбит, ладони стали липкими.

У него началось кровохарканье…

– Так вы говорите, ее фамилия Бельмонт? – спросил судья-следователь Лепуатвен.

Лежащая на больничной койке Луиза напоминала девочку-подростка.

– И она не проститутка…

Он безостановочно протирал стекла очков маленькой замшевой тряпочкой. Его коллеги, сотрудники, судебные исполнители и адвокаты читали его жесты как особый язык. Сейчас рука, «массировавшая» стекла, явственно выражала сомнение.

– Во всяком случае, незарегистрированная, – ответил полицейский.

– Любительница… – пробормотал судья, водружая на нос многострадальные очки.

Войдя в палату, он потребовал стул с прямой спинкой – служитель правосудия был очень требователен по части стульев. Он наклонился к спавшей женщине. Хороша, ничего не скажешь. Волосы коротковаты, но лицо прелестное. Лепуатвен был знатоком и ценителем молодых женщин – насмотрелся на них и в своем кабинете во Дворце правосудия, и в борделе на улице Сент-Виктуар. Санитарка убирала палату, не смущаясь присутствием постороннего человека. Раздраженный шумом, он резко обернулся, всем своим видом выражая возмущение, она в ответ смерила невежу презрительным взглядом и продолжила вытирать пыль. Судья издал нарочито усталый вздох – ох уж эти мне доброхотки! – протянул руку и тронул больную за плечо, провел подушечкой большого пальца по коже. Горячей нежной коже. А она и впрямь недурна, из-за такой можно и пулю в голову пустить… Лепуатвен медленно, отнюдь не по-отечески вновь погладил обнаженное плечо Луизы.

– Вы закончили?

Он отдернул руку, как воришка, пойманный «на кармане». Санитарка нависала над ним, держа тазик с грязной водой, как грудного младенца.

Да, закончил.

Лепуатвен захлопнул папку с делом.

В течение нескольких следующих дней врачи стойко сопротивлялись допросу по всем правилам сыскной науки, так что вторая встреча состоялась только через неделю.

На этот раз Луиза была в сознании, но соображала плохо, и все повторилось. Судья протирал очки и разглядывал Луизу, пока полицейский не принес стул с прямой спинкой. Она сидела в подушках, скрестив руки на груди, смотрела перед собой и выглядела совершенно измученной.

Наконец Лепуатвен открыл папку и, несмотря на раздражающее присутствие церберши в белом халате, углубился в «историю вопроса». Полицейский встал у стены напротив кровати пациентки.