И вот однажды я увидел ее совсем близко. В тот день театр давал представление на открытом воздухе, и меня, школьника, повели в сад смотреть. Спектакль был благотворительным, актрисы сами торговали мороженым или продавали публике свои снимки, о чем громко объявляли в рупор и без рупора. На Габи Делис было малиновое платье из тонкого кружева, голову венчал нелепый пропеллер из таких же малиновых перьев, на груди подрагивали малиновые орхидеи, ноги были затянуты в малиновые кружевные чулки, и даже туфельки были малиновые с малиновыми завязками крест-накрест. В довершение всего на ее зефирном лице ярко выделялись малиновые щеки и губы. Выглядела ли она вульгарно? Возможно. Но по чьим меркам? Похоже, Габи сумела переступить черту, за которой заканчивается вульгарность и начинается неповторимый шарм.

Лондон узнал Габи Делис, танцовщицу и субретку, еще в 1903 году, и все же ее истинное «я» раскрылось в водевиле. Стоило ей начать петь фривольные французские песенки, включить в танец некоторые акробатические элементы и облачиться в невероятный наряд, как к ней пришел успех. Огонек ее славы, занявшись, начал разгораться, превращаясь в невиданный лесной пожар. Вскоре весь мир заговорил о Габи – любовнице молодого короля Португалии Мануэла, который потратил на нее уйму денег и подарил жемчужные бусы такой длины, что она могла несколько раз ими опоясаться. Газеты наперебой рассказывали, как португальский казначей пришел в ужас, узнав о том, какие богатства достались этой барышне, и как восстали португальцы, будучи не в силах терпеть расточительность монарха. Вероятно, так оно и было: соломинка – Габи Делис – сломала хребет португальскому верблюду. Так или иначе, когда Мануэл был свергнут, актриса тут же порвала с ним и, прихватив знаменитые бусы, торжественно укатила покорять театральные подмостки Америки. Она ухитрилась заключить контракт сразу со всеми конкурирующими импресарио – и с Фло Зигфельдом, и с братьями Шуберт, и уже на начальном этапе ее жалованье составило 18 тысяч долларов в месяц. По тем временам это была астрономическая сумма.

Кульминацией любого ее костюмированного выхода неизменно была шляпка

Газетчики подсчитали, что прославленная Габи привезла с собой в Америку бриллиантов на сумму 320 тысяч долларов, что она строго-настрого запрещала упоминать свое имя в связи с королем Мануэлом, требуя, чтобы ее ценили исключительно за ее собственные заслуги. Поскольку она уже была символом всего самого экстравагантного в европейской моде, Нью-Йорк охотно вознес ее на пьедестал.

К ужасу многочисленных суфражисток, она неожиданно появилась на бродвейских подмостках, в театре Уинтер-Гарден. В очаровательную гостью, совсем как в романе Макса Бирбома «Зулейка Добсон», влюбилась поголовно вся молодежь Йеля и Гарварда.

Притом что зиму Габи проводила в Нью-Йорке, одежду она покупала в Париже, а постоянно проживала в Лондоне, в районе Найтсбридж, в доме с алой геранью на зарешеченных окнах. Интерьер был роскошен и крикливо безвкусен. Когда фотографы предлагали снять ее на скрытой в алькове резной позолоченной кровати с пологом и лестницей в три ступеньки, прима великодушно соглашалась. Я видел ее фотографии с сестрой за завтраком в комнате с кессонным потолком и дубовыми стенными панелями: барышни сидели за сервированным напоказ длинным обеденным столом, посредине которого возвышалась серебряная супница, полная орхидей. На удивление хорошо запомнился мне хрусталь, которым был уставлен этот стол.

Однажды, отправившись с визитом к известному драматургу Джеймсу Мэтью Барри, занимавшему в то время верхний этаж в знаменитом доме Аделфи, мисс Делис совершенно вскружила ему голову. Уходя от него, она сбежала вниз по лестнице, звоня во все двери. Влюбленный сэр Барри написал для нее, молодой звезды, сценарий очень выигрышного номера, озаглавленного весьма художественно – «Великолепная Рози». На первой же репетиции Габи вышла на авансцену, нашла глазами своего обожателя, поклонилась и молвила: «Я не умею ни танцевать, ни играть, ни петь. Но эта роль по мне».