Но он прекрасно отдавал себе отчёт в том, что у Королевского Общества были основания отказать ему в удовольствии вернуться в Нубию. Во-первых, участок, на котором были разрешены раскопки Общества, был уже практически исчерпан. В течение последних двух лет Флитгейл неоднократно писал в Отдел Египетских Древностей с просьбами разрешить работы на смежном участке, который обещал быть очень и очень богатым на находки, но каждый раз получал вежливый отказ.

А во-вторых, неприятнейший инцидент, имевший место в последний сезон работ, хотя и не бросил тени подозрения на самого Флитгейла, но серьёзно испортил настроение Азиатского Общества. Дело касалось злосчастного доктора Купера.

Доктор Купер ещё в Лондоне предложил Гаю свою бескорыстную помощь в проведении раскопок в Нубии. Флитгейл, не имея никакого представления о деятельности нежданного помощника, поинтересовался его публикациями в журналах. Он обнаружил несколько довольно слабых статеек по египетской археологии, Трое, Уре, кельтам и римским памятникам Британии. Такая неразборчивость слегка покоробила Флитгейла, но, впрочем, по здравому размышлению, Гай ничего предосудительного в такой широте интересов не нашёл. Один из коллег Флитгейла отрекомендовал Купера как энтузиаста, но человека не слишком компетентного ни в одной из областей своих пространных интересов. Зато доктор был человеком обеспеченным и никогда не отказывался присовокупить свои средства к общему бюджету экспедиции.

А это бывало весьма кстати.

Так или иначе, Купер нагнал экспедицию Флитгейла уже в Судане, и с большим воодушевлением присоединился к раскопкам. Знания его, действительно, время от времени заставляли Гая диву даваться – доктор казался скорее восторженным дилетантом, чем профессиональным археологом; по крайней мере участок, который сперва был выделен ему для руководства расчисткой фундамента храма, был скоро под благовидным предлогом передан ассистенту Флитгейла, молодому шведу Торсону. Впрочем, это не испортило отношений в отряде, поскольку Купер продолжил работать в камеральной лаборатории, где, наконец, открылись его подлинные таланты.

Купер был невероятно чувствителен к вещам. Он оказался прекрасным реставратором. В его руках предметы возрастом в четыре тысячи лет буквально воскресали, раскрывали свою красоту и подлинную ценность. К тому же Купер взялся вести документацию по находкам: Все эти бесконечные описания и списки; эта работа, не слишком увлекательная, казалось, тоже приносила ему неожиданное удовлетворение.

Идиллия кончилась внезапным исчезновением Купера. Вернее, его срочным отъездом. Около недели доктор жаловался на головокружение, боли в желудке, тошноту и прочие недомогания. Он сильно похудел и осунулся, чем вызвал у Гая серьёзные опасения. Зная о коварстве местных болезней, Флитгейл начал настаивать на срочной эвакуации коллеги в Хартум, где он мог бы получить врачебную помощь. Гай отлучился из лагеря всего на день, чтобы договориться в близлежащей деревне о повозке, которая могла бы перевести бедолагу в госпиталь. Но, когда вернулся, обнаружил, что ни доктора Купера, ни его вещей уже в лагере не было. Люди, весь день проработавшие на раскопе, ничего не видели. В лагере оставалось несколько человек, заменившие хворавшего Купера в камеральной палатке, но они почти весь день не выходили из своего шатра, спасаясь от палящего зноя, и тоже не смогли сказать ничего вразумительного.

Было решено, что Купер воспользовался любезностью английских военных, которые часто посещали лагерь с экскурсиями из расположенного неподалёку гарнизона, и был отвезён ими в военный госпиталь. Правда, это предполагало хоть какую-нибудь записку или сообщение от Купера, и Флитгейл тщетно ждал письма и безрезультатно наводил справки в гарнизоне.