Рука у боцмана железная. «Если и характер такой же, то экипажу повезло», – с удовлетворением подумал Мошенский.

Боцман протянул листок-предписание.

– С какого корабля?

– С «Червонки»… Виноват, с крейсера «Червона Украина», товарищ командир…

Мошенский заметил, что боцман, разговаривая с ним, старательно налегает на слово «командир». На флоте так по традиции называют командира корабля. Не по званию, а одним этим властным словом. Мошенский поймал себя на том, что ему приятно такое обращение. Спросил боцмана, сколько ему лет.

– Сорок восемь. С 1893-го я.

– А на флоте с какого?

– С пятнадцатого… Салажонком забрили. В семнадцатом перешел на сверхсрочную. Хотел одно время уйти на берег, да расхотел. Так вот и трублю.

– Беспартийный?

– Почему же… – несколько обиженно прогудел Бегасинский. – Член ВКП(б)…

Мошенскому сделалось неловко. Не только оттого, что ошибся, а скорее потому, что сам он был еще кандидатом в члены партии. Вопрос о приеме будут решать коммунисты плавбатареи, его подчиненные. И, в частности, этот вот мичман – ветеран флота. Пока в парторганизации девять коммунистов. И вот еще Бегасинский. Надо же, какой бравый морячина!

Мошенский заглянул в предписание:

– Хорошо, Александр Васильевич. Значит, будем служить вместе. Пройдемте по «Квадрату», введу вас в курс дела. «Квадрат» – условное название нашей плавбатареи № 3…

– А что, есть еще две плавбатареи? – поинтересовался Бегасинский.

– Чего не знаю – того не знаю. Наверное, есть… Может, под Батумом, а может, вообще на Балтике. Вы сами-то, товарищ боцман, откуда будете? Семейный?

– Здешний я, товарищ старший лейтенант. Севастопольский. Семейный. Жена в городе. А вы, извиняюсь?

– Женат. Жена тоже в городе.

– А еще такие, как мы, севастопольцы, в команде имеются?

– Нет.

Мошенскому понравилось, что боцман по-флотски называет людей плавбатареи командой. Только уж как-то быстро уравнял он себя и Мошенского фразой: «А еще такие, как мы, севастопольцы, есть?» Боцман тем временем рассуждал вслух:

– Да-а… Кто знает, товарищ командир, лучше оно или хуже, что семьи-то наши рядом…

Неторопливо шли они по верхней палубе плавбатареи мимо работающих людей… Остановились возле носовых 37-миллиметровых пушек-автоматов. Лейтенант Николай Даньшин – потный, возбужденный, с часами в руке – проводил тренировку боевых расчетов.

– Самолет «противника»! Курсовой – девяносто, высота – две тысячи!

Тонкоствольные, с раструбами на концах пушки матово поблескивали в лучах солнца, бойко разворачивались вправо и одновременно поднимались к зениту. За каждой из них находился на своих боевых местах расчет – шесть краснофлотцев-зенитчиков.

Действия одного из расчетов контролировал старшина Самохвалов. Завидя краем глаза командира плавбатареи и боцмана, нарочито громко напустился на, видимо, замешкавшегося наводчика:

– Герусов! Не ловите ворон! Живее, живее! Рук не должно быть видно! Мелькать должны. Вот так! Вот так!

Все моряки в помятых, далеко не первой свежести робах. Лица и руки их черны от загара, блестят от пота, а к Мошенскому подходит одетый в выходное обмундирование краснофлотец. Среднего роста, розовощекий, чернобровый. Рука легко взметнулась к бескозырке:

– Товарищ старший лейтенант! Краснофлотец Рютин из увольнения прибыл без замечаний.

Казалось бы, какое увольнение, когда на «Квадрате» такая запарка! Оказывается, случай был особый: Рютин был в загсе, регистрировал брак с любимой девушкой. Произойди такое событие в мирные дни, ему бы предоставили двое-трое суток увольнения, а так… всего четыре часа.