– Отбой!

Только расслабились, как тут же:

– К бою!

На подходе третья волна. Люди устали, но темп огня не снижается. Несколько бомбардировщиков прорываются к городу, на этот раз они идут к переправам через Воронеж. Г-г-г-гах! Г-г-г-гах! Г-г-г-гах! Г-г-г-гах!

– Горит! Горит!

Это уже наша работа. Немцы торопливо освобождаются от груза и поворачивают обратно. Только присели и перевели дух, как опять:

– К бою!

Совсем озверели фрицы. Несколько наших истребителей пытаются клевать немецкий строй, но сами оказываются втянутыми в карусель с истребительным прикрытием. Очередная девятка входит в зону зенитного огня, на этот раз это опять «хейнкели». Г-г-г-гах! Г-г-г-гах! Г-г-г-гах! Г-г-г-гах! Все впустую – все фрицы уходят назад целыми.

Надеюсь, это были последние. Ага! Счаз-з-з! Команда «К бою!» заставляет меня с трудом оторвать свое увесистое тело от планеты и приступить к своим обязанностям.

– Темп десять, совмещай.

Небольшая пауза.

– Огонь!

Г-г-г-гах! Г-г-г-гах! Г-г-г-гах! Г-г-г-гах! Да чтоб вы все сдохли, сволочи! «Сволочи» в очередной раз разгружаются над городом и уходят, подыхать они не собираются. Одного мы вроде зацепили, но и он ушел, чуть отстав от основной группы.

– Отбой!

Я падаю там же, где стоял, рядом валится расчет. Только наводчику Дементьеву хорошо, ему падать не надо, он и так сидит. Казалось бы, я в бою снаряды не ворочал, а гимнастерку хоть отжимай. Понятно, что жара в конце июня стоит, но не до такой же степени. Видимо, сказывается нервное напряжение.

На бруствере появляется комбат, я только рот открыл, чтобы «Смирно!» скомандовать, но Филаткин меня опередил:

– Вольно.

Видимо, команда подразумевает разрешение лежать в прежних позах, но я все-таки поднимаюсь – неудобно с командиром разговаривать лежа, да еще на полтора метра ниже его сапог.

– Как орудие?

– В порядке орудие, товарищ старший лейтенант.

Комбат спрыгивает вниз, забирается на повозку и прикасается рукой к цилиндру накатника. Я в шоке, раньше за ним таких привычек не водилось.

– Горячий, – Филаткин отдергивает руку и поясняет: – На старых «три ка» сегодня были случаи отказов из-за перегрева.

– У нас порядок, товарищ старший лейтенант.

– Ладно, отдыхайте, – разрешает комбат, – минут через сорок придут грузовики со снарядами.

Курорт закончился, началась война.

Тридцать пять ящиков на семь мужиков, каждый ящик восемьдесят два килограмма. Эти восемьдесят с гаком килограммов нужно снять с кузова трехтонки, пронести несколько метров и аккуратно опустить в специальный ровик. Что вы говорите? Плевое дело? Ах да, денек у грузчиков был не приведи господи, с ног валятся. Все равно плевое? Ну-ну. Поглядев на нас, Коляныч впрягся в разгрузку без всяких дополнительных приказов. Но все равно последние ящики тащили буквально волоком. Когда ЗиС отъехал от позиции, расчет уже лежал в разных позах, тяжело дыша. Посмотрев на часы, я принял следующее решение:

– Сейчас отдыхаем. Минут через пятнадцать-двадцать кухня приедет. После ужина еще ствол протрем.

– Протрем?! – взвыл Серега Дементьев. – Командир, имей совесть – ночью наверняка опять стрелять будем.

– Так что, если у нас красноармеец Дементьев слегка притомился, то пусть ствол мхом зарастает? Ни хрена! Надраивать не будем, но нагар убрать надо. А что касается совести, то я ее на сержантские петлицы поменял. Так что на будущее, взывать к ней – бесполезно. Кстати, Серега, сколько у меня треугольников в петлице?

– Ну, два, – осторожно отвечает наводчик, опасаясь подвоха.

– А я сейчас к комбату пойду и еще по одному попрошу.