Джон пробыл в Меофеме немногим более трех недель, достаточно долго для того, чтобы постоянно мешаться под ногами у Элизабет в их маленьком домике, и для того, чтобы наладить отношения с сыном. Затем Традескант нанял повозку с возницей и собрался в Дорсет по грязным, почти непроходимым дорогам. Ему нужны были яблони для фруктового сада, а также вишни, груши, айва и сливы. Плюс деревья для парка: дуб, рябина, береза, бук.

– Где же ты возьмешь их? – беспокоилась Элизабет, подавая мужу тщательно заштопанный дорожный плащ и ставя под сиденье фургона корзину с едой.

– Куплю в садах, – пояснил Джон. – Яблоки же продают дюжинами, почему бы не продать и деревья?

– А дикие деревья для графского парка?

– Просто присвою их, – решительно произнес Джон, – в тех лесах, которые встретятся на пути. Я ведь буду проезжать через Нью-Форест [11]; как увижу саженец – остановлюсь и выкопаю.

– Тебя точно повесят! – воскликнула Элизабет. – Потащат в суд, который занимается королевскими лесами, и повесят за нанесение урона королевской охоте.

– А как еще найти деревья для моего господина? – спросил Джон. – Как иначе это сделать?

Он побывал во всех уголках Англии и вернулся с телегами, заполненными ветвистыми деревьями; кроны их качались и перешептывались. На Вест-роуд уже знали Джона; когда дети увидели, как он въезжает в город, а телеги тащатся следом, они побежали к колодцу и наполнили ведерки водой, чтобы полить деревья господина Традесканта.

Большой дворец был почти готов; сады постепенно принимали вид согласно основному плану. За все время возникла лишь одна длительная задержка – когда у рабочих закончились деньги, поскольку золотые реки Сесилов пересохли. Джон тогда испугался, что расходы на дом и сады превысили возможности его хозяина, а ведь сэра Роберта все предупреждали. Традескант чувствовал, хотя и не знал наверняка, что графа при дворе со всех сторон окружают враги, которые кланяются и льстят государственному секретарю, но при малейшем признаке слабости готовы свергнуть его, как свора гончих заваливает старого оленя. Но только поползли слухи о том, что Сесил зарвался и неминуемо потерпит неудачу, как у рабочих появились деньги, появились они и у банкиров в маленьких провинциальных городках, у которых Джон брал средства на покупку деревьев.

– Как вам это удалось? – обратился Джон к хозяину. – Вы продали душу, милорд?

– Почти, – мрачно улыбнулся Сесил. – Я продал все прочие владения и еще взял в долг. Но я должен закончить дом и сад.

Сначала Джон трудился непосредственно перед домом, а именно занимался огромным регулярным садом под террасой, где находились личные покои графа. Каждая дорожка, ведущая от здания, была выверена относительно окон личных покоев таким образом, что Сесил, выглянув в сад, видел перспективу прямых линий, убегающих к горизонту. Нарушая традицию, Традескант использовал для обрамления дорожек разные растения. Цвета шпалер менялись после каждого пересечения дорожек, они сливались и бледнели по мере удаления от дома. На всех перекрестках стояли небольшие статуи, напоминавшие о бренности человеческой жизни и мимолетности желаний.

– С тем же успехом я мог бы поместить тут вывески ростовщиков, – угрюмо заметил Сесил, когда они с Джоном шли по новым дорожкам.

Садовник в ответ усмехнулся.

– Вас предупреждали, милорд, – ласково упрекнул он своего господина, – но вы сделали все по-своему.

– И ты намекаешь, что я был не прав? – уточнил Сесил, с проблеском юмора посмотрев вверх, на более высокого Джона.