– Я готов жениться на тебе, – сообщил он, будто завершая долгие и нудные деловые переговоры.

– Спасибо, – спокойно отозвалась Элизабет.

Она хотела признаться, что ждала этого момента с того самого дня, когда ее отец приблизился к ней, крепко обнял и сказал: «Я нашел тебе садовника, моя дорогая. Ты станешь супругой Джона Традесканта, как только он накопит денег на содержание семьи».

Ей хотелось признаться, что в то кошмарное лето, когда ее маленькая сестра и отец заболели чумой и умерли, она каждую ночь молилась о приезде Джона Традесканта. Он, как герой романа, должен был увезти ее от страха, вырвать из глубины скорби. Она ждала и ждала, пока ее мать, позабыв о горе, с ликованием не выскочила замуж в очередной раз. Элизабет ждала, пока молодожены целовались, сидя у своего камина. Ждала, опасаясь, что Джон может не появиться. Ждала, хотя теперь, когда ее отец скончался, а жестокосердная мать принуждала ее работать бесплатно, не было никого, кто мог бы заставить Джона Традесканта исполнить свое торжественное обещание жениться на ней.

В конце концов, Элизабет ждала, потому что привыкла, потому что ей некуда было деться, потому что она ничего больше не умела. Ей было двадцать семь лет, и она уже не выглядела девушкой в первом цвете молодости. Она ждала Джона шесть долгих лет.

– Надеюсь, ты рада? – спросил Джон, возвращаясь к своему месту у окна.

– Да, – робко промолвила Элизабет, оставшись у двери.

Тремя неделями позже они обвенчались в приходской церкви, построенной из песчаника. Рука об руку они подошли к церковной двери по узкой тропинке. Джон, однако, не мог не заметить тисовые деревья, которые были исключительно хороши. Один тис напоминал замок с симпатичными остроконечными башенками; ветки другого падали подобно воланам платья глубокого зеленого цвета. Элизабет проследила за направлением взгляда жениха, улыбнулась и погладила его по руке.

Свидетелями были ее отчим Джордж Ланс и Гертруда, ее мать. Вместо привычного серого Элизабет надела новое белое платье, а Джон – новый коричневый костюм с белыми и алыми разрезами в рукавах. Солнце сквозь цветные стекла окон брызнуло на плитки пола и окрасило его в разные цвета. Джон держался прямо, отвечал твердым голосом и с удовольствием ощущал, как маленькая ладонь Элизабет легко лежит на его руке.

Некоторые из пришедших к церкви посмотреть на новобрачных жаловались, что жених одет слишком хорошо для простого рабочего человека. Они перешептывались, дескать, он высоко задирает нос, и прошвы у него в рукавах сделаны из шелка, словно он вообразил себя джентльменом [9]. Но добрый свадебный эль на заднем дворе фермерского дома был крепким, и к середине дня ворчание уступило место хору скабрезных шуток.

Гертруда закатила роскошный свадебный пир с тремя переменами мясных блюд и полудюжиной пудингов. Традескант вдруг обнаружил, что с ним рядом за обеденным столом сидит викарий, преподобный Джон Хоар. Викарий поздравил новобрачного и произнес тост в его честь. Традескант попытался поддержать беседу в высокопарной манере.

– Вы служите великому господину, – заметил викарий.

– Лучше не бывает, – сразу же воодушевился Джон.

Такая преданность вызвала у преподобного Хоара улыбку.

– И он доверил вам руководство парками в новом дворце?

– Совершенно верно, – подтвердил Джон.

– А жить будете в Хатфилде? Или оставите дом в Меофеме?

– Я сохраню дом здесь. Но большую часть времени буду проводить со своим господином. Моя жена понимает, что работа превыше всего. Любой, кто удостоился чести служить великому человеку, знает, что желания хозяина – главное.