Наконец Сесил поманил Джона длинным пальцем.

– У меня для тебя еще одно несложное задание, – сообщил он. – Потом можешь возвращаться в Теобальдс.

Садовник ждал.

– В Уайтхолле есть одна небольшая комнатка, где хранятся горючие материалы. Ты должен там все как следует намочить, дабы не случился пожар.

Джон нахмурился, глаза его остановились на озорном лице хозяина.

– Милорд?

– У меня есть парнишка, он покажет тебе, где это, – без запинки продолжал Сесил. – Возьмешь пару ведер и проследишь, чтобы все промокло насквозь. Затем уходи, мой Джон, тайно и незаметно.

– Если есть опасность пожара, я могу там все вычистить, – предложил Джон.

У него вновь появилось ощущение, что он плывет в глубокой и опасной воде, которая для его господина как раз была родной стихией.

– Я вычищу все сам, но только когда выясню, кто разложил огонь, – произнес Сесил очень тихо. – Пока только все намочи, сделай это для меня.

– Потом я вернусь в сад, – заявил Традескант.

Сесил усмехнулся, услышав в голосе садовника твердость.

– Когда выполнишь задание, займешься своими привычными обязанностями. А моя работа пока здесь, и это еще только цветочки.

После пятого ноября Джон узнал, что лорд Монтигл, получивший письмо, где его предупреждали не приближаться к зданию парламента, раскрыл Пороховой заговор [5]. Лорд, что совершенно правильно, отнес письмо госсекретарю Роберту Сесилу. Тот, не в силах понять, в чем дело, представил всю историю на рассмотрение королю. Яков, который, конечно же, был умнее всех, – о, как восхваляли его за то, что он так быстро во всем разобрался! – приказал обыскать здание парламента. В подвалах обнаружили Гая Фокса, а рядом – кучу растопки и бочки с порохом. На волне антикатолических настроений Сесил провел законы, позволяющие контролировать папистов, и вымел остатки оппозиции, препятствующей английскому протестантскому престолонаследию. Горсточку отчаянных и опасных кланов вычислили по мере того, как одно признание вело к другому. Молодые люди, поставившие все на бочку мокрого пороха, были схвачены. Их подвергли пыткам и казнили. Один неумелый заговор на высокой волне всеобщего негодования вынудил всех, от его величества до последнего нищего, ополчиться на католиков. Угроза королю, его супруге и двум маленьким принцам была настолько чудовищной, что монархи Европы, католические и протестантские, решительно осудили любые союзы с английскими католиками. Испанский и французский короли, занявшие престолы еще до принятия католицизма, заверили, что никогда не будут терпимы к убийствам монархов.

Но самое важное для Сесила было в следующем: ужасная мысль о том, что могло бы произойти, если бы Монтигл не оказался верным подданным, а его величество не был столь проницательным и дальновидным, убедила парламент поделиться с королем частью годовых доходов, что отодвинуло неминуемый финансовый кризис еще на двенадцать месяцев.

– Спасибо, Джон, – поблагодарил Сесил своего слугу, когда тот в начале декабря вернулся в Теобальдс. – Я этого не забуду.

– Все-таки не понимаю, – развел руками Традескант.

Улыбнувшись мальчишеской заговорщицкой улыбкой, сэр Роберт ответил:

– Да и не надо понимать.

После первого визита в Теобальдс король, казалось, уже не мог жить без этого дворца. Каждое лето двор, как стая голодной саранчи, выезжал из Лондона в Теобальдс, а оттуда путешествовал по стране, непрерывно навещая по кругу все богатые дома. Знать напрягала все силы, неся невообразимые расходы на прием и развлечение короля, и вздыхала с облегчением, когда он двигался дальше. Яков мог осыпать принимающего его хозяина почестями и благодеяниями, мог предоставить право на сбор одного из новых налогов, позволяя фавориту разбогатеть с какого-нибудь борющегося за выживание промысла. Или же король мог просто улыбнуться и отправиться дальше. Но независимо от того, платил ли он за постой своими милостями или же отделывался словами благодарности, придворные должны были обеспечить Якову лучшую еду, напитки, охоту и развлечения.