Но Традескант не выглядел успокоенным. Сесил сжал его руку и добавил:

– Учись у меня. Принципов не существует, есть только дела. Заботься о своих делах, а другие пусть волнуются из-за принципов.

Джон кивнул, плохо понимая, о чем речь.

– Что касается возвращения католических лордов, – задумчиво продолжал Сесил, – то я их не боюсь. Если католики заживут в Англии мирно и по нашим законам, то я терпимо отнесусь к появлению нескольких новых лиц в королевском совете.

– Разве они не клянутся подчиняться папе?

– Мне плевать, что за мысли в их головах. Меня заботят только их поступки. Если они не будут мешать добрым англичанам следовать своим убеждениям, то могут молиться по-своему. – Сесил выдержал небольшую паузу, а затем тихо признался: – Вот буйных я опасаюсь. Безумцев, не способных к здравому суждению, не признающих соглашений. Они рвутся в бой. Они скорее умрут за веру, чем согласятся на спокойное сосуществование с соседями.

Лодка мягко стукнулась о причал, и гребцы резко подняли весла. На деревянном пирсе и по обеим сторонам широкой аллеи, ведущей к дому, была зажжена дюжина фонарей, освещающих для господина дорогу.

– Если же они посягнут в Англии на мир, за который я так тяжело боролся… тогда они покойники, – закончил свою речь Сесил.

Мир, ради которого трудился сэр Роберт, наступил не сразу. Год спустя, в середине осени, Джон увидел, как кто-то из домашних слуг спускается к нему в регулярный сад по мокрым ступеням террасы. Сесил наконец согласился убрать гравий в саду и заменить его растениями. Джон как раз высаживал крепкую сантолину кипарисовидную, полагая, что зимой, после того как растение побьет морозом, листья станут напоминать белые перья и приобретут необыкновенную красоту. Садовник надеялся убедить хозяина в том, что сад чудесен благодаря разнообразию растений, а не только безукоризненным, совершенным формам, выложенным из камня.

– Вас хочет видеть граф. – Слуга с особым удовольствием подчеркнул новый титул Сесила. – Граф находится в своих покоях.

Джон выпрямился, почуяв неприятности.

– Я должен помыться и переодеться, – сообщил он, показав грязными руками на грубые штаны.

– Граф велел: немедленно.

Традескант рванул к дому, вбежал в боковую дверь с Королевского двора, пересек большой холл, теплый и молчаливый после шума дневного обеда, обогнул трон лорда и открыл маленькую дверь в личные апартаменты хозяина.

Во внешней комнате пара пажей и слуг наводили порядок, а несколько придворных из свиты лорда играли в карты за маленьким столиком. Джон проскочил мимо них и постучал в дверь. Звук ирландской лиры, наигрывавшей печальную мелодию, оборвался.

– Входите! – раздался голос.

Джон чуть-чуть приоткрыл дверь и протиснулся внутрь. Его светлость был против обыкновения один. Он сидел за рабочим столом с арфой на колене. Джон тут же ощутил беспокойство.

– Я пришел по вашему приказанию, но я грязный, – начал он с порога.

Садовник ждал, что сэр Роберт посмотрит на него, но голова хозяина была опущена, он глядел на арфу. Джон не видел лица Сесила и не мог прочитать его выражение.

– Слуга заявил, что это срочно…

Фигура за столом хранила неподвижность. Царило молчание.

– Ради бога, милорд, скажите, что вы здоровы и что с вами все в порядке! – воскликнул Джон.

Тут Сесил поднял голову; лицо его, обычно несущее глубокие следы боли, было освещено озорством. Глаза сияли, рот под аккуратными усами улыбался.

– Предлагаю тебе одно дело, Джон. Если ты не против.

Традескант испытал глубокое облегчение, увидев своего господина счастливым, и согласился сразу, не раздумывая: