Его невеста питает к нему отвращение, боится и вместе с тем почти не уважает. Превосходное сочетание эмоций – то, что надо для начала перспективной помолвки, иронично размышлял Сезар по дороге в зал управления, где намеревался получить отчеты от командира корабля и помощника. Ему также необходимо было созвониться с Тхорном, чтобы узнать, как дела в миссии. Чувство повышенной ответственности за каждого из тех, кого он лечил после боя, тяготило. Он знал, что это чувство не успокоится, пока все они не выздоровеют окончательно.

Ему нельзя лечить. Первое, чему учат любого желторотого центарианца, кому предназначено стать Сезаром: ты правитель, а не лекарь. Ты не можешь вылечить целую планету, и ты не вправе отвлекаться от управления ей. А потому: Никогда. Никого. Не лечи.

Про участие в военных действиях на диких планетах желторотым центарианцам мудрые наставники ничего не говорили.  Мудрые наставники, пожалуй, даже не предполагали, что кто-то из их соотечественников, принадлежащих к одной из самых высокоразвитых цивилизаций в Галактике, может когда-либо совершить такую глупость. Эльтесеин даже представить не мог, что сказали бы на это его учителя.

Впрочем, ему и прежде доводилось удивлять их своим нетипичным для дракона поведением. Его человеческая сущность необъяснимым образом брала над ним верх, стоило обратиться – семейная особенность.

Такое случалось с некоторыми и раньше, и психологи на Центре с этим более-менее успешно справлялись, но в его семье, видимо, эта особенность проявлялась ярче всех на планете. Эльтесеину ничего не оставалось, как смириться и почаще обращаться обратно в родное тело и душу, чтобы не сходить с ума. Поэтому-то у него и его родственников было разрешение обращаться на Шаггитерре.

Эта планета, по большей части безлюдная, кроме одного материка, представляла собой идеальное место для его мини-отпусков и медитаций: близко к Горре и безопасно. Появляться в истинном теле дракона на Горре и других телепатически развитых планетах категорически запрещалось, поскольку это несло смертельную опасность всем телепатам. Нетелепатов его присутствие убить не могло, но вселяло в них ужас, поэтому и дикарям показываться не рекомендовалось.

Накануне он нарушил все писаные и неписаные правила скопом. Просто он понял, что не может позволить погибнуть Тхорну и другим горианцам. Старейшины Центры не одобрили бы его поступка: такая судьба. Идти против нее, бросая на несколько дней свои обязанности по управлению планетой, означало проявлять гордыню. Кто знал, что может случиться на Горре в его отсутствие? Но Эльтесеин почему-то чувствовал, что ничего не случится. Ничего более страшного, чем гибель десятков горианцев здесь, на Шаггитерре.

Вечером он ненароком прочитал в голове своей невесты немой вопрос: почему раньше не прилетел? Эта ее мысль глубоко задела и даже немного рассердила его. Но Ариадна не направляла этот вопрос к нему и не озвучивала, поэтому Эльтесеину ничего не оставалось, как посчитать, что такой мысли он просто никогда не слышал. Как и многих других крайне оскорбительных для него мыслей.

Эта школа, после запрета на лечение, была самой тяжелой частью подготовки к жизни на Горре: в отличие от Центры на Горре он не мог отвечать на мысли кому бы то ни было. По крайней мере, до тех пор, пока человек сознательно не обратит эту мысль к нему, не захочет, чтобы он ответил. Ох, и сказал бы он ей.

Эльтесеин тяжело вздохнул. До сих пор он искренне полагал, что это горианцы не умеют контролировать мысли. Они думали хаотично, постоянно меняя мнение по какому-то вопросу, постоянно оценивая, переоценивая, переоценивая вновь – все и вся, находившееся вокруг них: людей, явления, предметы. За один разговор средний горианец мог трижды или даже четырежды переменить мнение о собеседнике. Его это всегда безмерно удивляло: зачем оценивать? Зачем составлять какое-то мнение в первые минуты знакомства, еще до окончания первой беседы? Да и потом…