Эстер сидела очень тихо, пытаясь понять, что сильнее – отчаяние, сквозившее в его голосе, или ее любовь к нему и ее любовь к их дому.

– Не хочешь выпить эля? – спросила она.

Он оторвал взгляд от огня, как будто только сейчас вспомнил, где он находится.

– Да, – сказал он. – А потом пойдем ляжем в постель. Все эти долгие ночи я так хотел, чтобы ты оказалась в моей постели, Эстер. Я тосковал по тебе и думал о том, как ты здесь тоскуешь без меня. Я хотел тебя и проклинал мили, что пролегли между нами. А утром я увижусь с детьми, и мы скажем им, что уезжаем.

– Ты хотел меня? – спросила она совсем тихо.

Он протянул к ней руку и повернул ее лицо к себе, ласково взяв одним пальцем под подбородок.

– Просто я знал, что ты здесь, и это помогало мне пережить одну долгую темную ночь за другой, – сказал он. – Я знал, что ты здесь и что это значит – мне есть к кому возвращаться. Знал, что ты раскроешь передо мной свою постель и свои объятия. И какие бы темные дела ни творились вокруг меня, у меня есть место, которое я могу назвать своим домом.

Она могла бы податься вперед, она могла бы встать на колени перед мужем, сидящим в кресле. Он бы притянул ее к себе, посадил бы к себе на колени и поцеловал ее так, как никогда еще не целовал, они бы легли в постель, как он хотел сейчас, и как она хотела с того самого момента, когда впервые увидела его.

Но Эстер собрала всю свою силу воли и решимость и заставила себя подождать. Она отодвинулась назад от него и села в свое кресло по другую сторону камина.

– А теперь подожди минуточку, – сказала она. – Не так быстро, муженек. Я не могу уехать отсюда.

Какое-то время он просто не слышал, что она только что сказала. Так остро бросились ему в глаза складки ее ночной рубашки, ее темные волосы, только наполовину прикрытые чепцом, игра отблесков огня на ее шее и обнаженное плечо, мелькнувшее в вырезе ночной рубашки.

– Что?

– Я не могу уехать отсюда, – твердо сказала она. – Мой дом здесь.

– Ты не понимаешь, – отрывисто сказал он. – Я принял решение. Я должен уехать. Я не могу оставаться здесь. Я буду разрываться между королем и парламентом. Парламент будет призывать меня рыть окопы и заниматься строевой подготовкой, чтобы защищаться. А король призовет меня ко двору. Я не могу предать их обоих одновременно. Я видеть не могу, как король собирается на войну – как на бал-маскарад. И я не могу остаться в Англии и видеть его погибель!

– А я не могу уехать.

Она говорила так уверенно, как будто ничто и никогда не могло заставить ее изменить решение.

– Но ты ведь моя жена, – напомнил ей Джон.

Она наклонила голову.

– Ты должна беспрекословно подчиняться мне, – сказал он. – Я твой господин перед лицом Господа.

– А король твой господин, – мягко напомнила она. – И вся эта война именно из-за этого.

Он помедлил.

– Я думал, ты хочешь быть моей женой…

– Очень хочу. Я согласилась быть твоей женой, и вырастить твоих детей, и заботиться о редкостях, и о саде, и о Ковчеге. А как я смогу делать это все из Виргинии?

– Ты можешь заботиться обо мне и о детях.

Эстер покачала головой:

– Я не повезу туда детей. Ты сам знаешь, какая опасная там жизнь. Там и дикие индейцы, и голод, и страшные болезни. Я никогда не соглашусь подвергнуть детей опасности.

Она замолчала на секунду.

– И я не хочу уезжать отсюда.

– Но это мой дом, – напомнил ей Джон. – И тем не менее я готов все бросить.

– Это и мой дом тоже.

Их взгляды столкнулись, как взгляды врагов. Джон вспомнил, какой она показалась ему в самый первый раз, когда он увидел ее, властную женщину с некрасивым лицом, без спросу поселившуюся в его доме.