– Назад! – орал Джон. – Дорогу королю!

Все теперь зависело от того, удастся ли карете выдержать мучительно медленную скорость пешехода, нигде не задерживаясь, не останавливаясь, двигаясь постоянно на запад, туда, где солнце посверкивало на воде в открытых сточных канавах, как бы указывая путь к безопасности.

Кто-то потянул его за полу куртки, Джон с трудом сохранил равновесие, ухватившись покрепче за ремень лакея, стоявшего рядом с ним на запятках. Он посмотрел вниз. Это была женщина, лицо ее было искажено яростью.

– Свобода! – выкрикнула она. – Смерть католикам! Смерть католической королеве!

– Свобода и король! – крикнул в ответ Джон.

Он попытался улыбнуться ей, но сухие губы не слушались. Только бы королева прятала лицо!

– Свобода и король!

Карета подскакивала на булыжной мостовой. Толпа становилась все гуще, но впереди уже была видна свободная дорога. Кто-то швырнул в дверцу кареты комком грязи, но толпа была слишком густой для того, чтобы швырять камнями. И хотя пики все еще поднимались в воздух при криках «Свобода!», они еще не были нацелены на стекла в окошках кареты.

По мере того как экипаж все дальше продвигался по дороге, ведущей из города, толпа редела. Джон так и рассчитывал. У большей части этих людей были дома, или рыночные прилавки, или даже торговля в Сити, они ничего не выиграли бы, преследуя карету по Вестуэй. Кроме того, они уже запыхались и забава им надоела.

– Давайте откроем дверцы! – воскликнул кто-то. – Откроем дверцы и посмотрим на эту королеву, на католическую королеву. Послушаем, как она молится, что это за молитвы, которым они так хотели нас всех научить!

– Смотрите! – завопил Джон так громко, как только мог. – Ирландец!

Он показал назад, туда, откуда они приехали.

– Идет во дворец! Ирландский священник!

С ревом толпа повернула назад и побежала к дворцу, спотыкаясь и поскальзываясь на булыжниках, преследуя свои собственные ночные кошмары.

– А теперь гони! – заорал Джон кучеру. – Гони изо всех сил!

Кучер хлестнул лошадей, они рванулись вперед, карета дернулась, подскакивая на булыжной мостовой. Джон висел, прилепившись к задку кареты, как ракушка, покачиваясь на кожаных ремнях и пряча голову после того, как ветер сдул шляпу.

Когда они выбрались в пригороды Лондона, улицы были спокойны, люди либо забаррикадировались в домах и молились о мире, либо отправились в город.

Джон почувствовал, как судорога отпускает его горло, он ослабил хватку за ремень и спокойно покачивался всю дорогу до Хэмптон-Корта.

В Хэмптон-Корте короля не ждали. К приезду королевской семьи ничего не было готово. Кровати и мебель, ковры и картины – все осталось в Уайтхолле.

Выйдя из кареты, семья остановилась перед наглухо запертыми дверями дворца. Ни один слуга не появился, чтобы открыть им дверь.

Джону казалось, что мир рушится вокруг него. Он замешкался и оглянулся на своего государя. Король прислонился к грязному колесу кареты и выглядел совершенно изможденным.

– Не ожидал я такого приема! – мрачно сказал Карл. – Двери моего собственного дворца закрыты передо мной!

Королева умоляюще посмотрела на Традесканта:

– Что нам делать?

Джон почувствовал раздражающее чувство ответственности.

– Подождите здесь, – сказал он. – Я найду кого-нибудь.

Он оставил королевскую карету стоять перед внушительными и величественными парадными дверями и обогнул здание. Кухни были в обычном, неряшливом состоянии – пока во дворце нет короля, вся обслуга отдыхает.

– Проснитесь! – Джон просунул голову в дверь. – Король, королева и королевская семья ждут у дверей, пока вы их впустите.