– Тогда струги их с той стороны от стойбища чухонского, – сразу ухватился за первую правдоподобную мысль опричник. – Нужно обойти этот стан вкруг, посмотреть.

Зализа поднялся в седло, надел и тщательно застегнул шлем:

– Только таится надо с ревностью. Услышат нас – не сдобровать.

Чухонцы ухитрились поставить свое стойбище чуть ли не на единственном окрест сухом месте, и огибать колдовской стан пришлось густо поросшим брусникой рыхлым торфяником, в который ноги лошадей проваливались едва не до колен, но засечники прошли и приблизились к Неве кленовой рощей. Отсюда хорошо виднелся берег со странными разноцветными холмами, шатрами, крытыми шкурами шалашами. Однако на воде покачивалась одна-единственная маленькая ладья.

– Воевода, – шепотом окликнул Зализу Осип и указал в просвет между деревьев. Там по тропке с холма спускалось семеро… Даже непонятно кого: у первого все темно-синее платье распиралось по всему телу какими-то непонятными буграми: на руках, на груди, у живота, на ногах. Следом двигались невероятно тощие, хотя и на голову выше любого из засечников, девки в синих портах и тонких куцых душегреечках – таких куцых, что из-под них проглядывал голый живот. Двое парней оделись в одноцветный скоморошные костюмы, а самый последний постоянно выпускал изо рта сизый дымок.

– Колдуны, – часто-часто начал креститься Агарий.

– Никак к Ореховому острову потянулись, – прошептал Феофан.

Зализа облизнул сухие губы. К Ореховому острову означало: к новгородцам! Опричник тронул коня, рощей вышел на тропинку и, таясь, двинулся следом за чародеями.

Те двигались вперед, как зачарованные – не оглядываясь, не прислушиваясь к происходящему вокруг, не стремясь скрыть звук шагов. Зализа начал потихоньку сокращать расстояние, перестав бояться, что засечников заметят.

Отмахав немногим меньше двух верст, колдуны остановились на небольшой полянке, сгрудились кучей, и опричник увидел, как изо ртов у всех повалили дымы. Чухонские чародеи створили нечто непонятное, но наверняка – страшное и гнусное. Возможно, накладывали порчу на здешние воды и земли, на людей и правителей, изводили текущую по Святой Русь божью благодать. У Зализы остро засосало под ложечкой, страшной судорогой свело живот.

– Изводят, – понял он, сатанея от катящегося со стороны колдунов ужаса. – Детей и сестер наших изводят, жен и матерей.

Холодной, как колодезная вода, рукой, он сжал рукоять сабли и потянул ее из ножен.

– Руби их, – приказал опричник тихим, словно утренний туман, голосом, но его услышали все – и засечники почти одновременно кинули своих лошадей в стремительный галоп.

Ха! Ха! Ха! – весело мелькал клинок мчащегося первым Зализы, и Семен видел, что плоть колдовская такая же мягкая и податливая, как и у обычных людей, чародеи состоят из тех же мяса и костей. Промчавшись до конца поляны и уложив троих из них, опричник почти успокоился, развернул коня, увидел, как взметнулись клинки над последней уцелевшей девкой:

– Нет, не трож! – крикнул он, но слишком поздно – стальные клинки растерзали мягкую плоть, превратив ее в кровавое месиво.

– Эх, вы! – укоризненно покачал опричник головой, подъезжая к березе и вытирая саблю собранной в горсть листвой. – Полонянина ни одного не оставили! Кого про шабаш ныне спросить? Кого про связи с новгородцами пытать?

– Так, воевода… – оглянулся за поддержкой на соратников Осип. – А кабы она сглаз положила?

– Так бы и сняла! – отрезал Зализа, и воины с облегчением рассмеялись.

Страх с души спал. Им удалось без труда порубить семерых колдунов: стало быть, и другие отнюдь не неуязвимы. Был бы клинок остер, да рука тверда – и никакое чародейство не поможет задумавшим крамолу предателем.