Он всегда брал три бутылки, потому что третья бесплатно.

В кладовке стояла старая канистра с горючим для аварийного генератора. Запах бензина всегда нравился мне; от него почему-то чудился ветер в лицо, пахнущий полынью, и рев мотоциклетного мотора – я не знаю, откуда у меня взялось такое воспоминание. Наверное, из исторического фильма.

Горючее булькало и наполняло дом восхитительным ароматом. Вспыхнуло, лопнуло раскаленным шаром в лицо: я едва успел отскочить, но брови все-таки опалил.

Добежал до кустов, когда завыла сирена и зашипели струи пламегасителя: я забыл про автоматику и не выключил ее.

Сейчас-то я понимаю, что к лучшему, а тогда сильно разозлился на себя. И да, все-таки заплакал. От злости, от осознания, что во второй раз я не решусь.

Потом я бежал по лесной дороге, за деревьями над домом мелькали фары пожарного коптера. Полицейские нашли меня под утро. Странно, но не стали бить и даже ругать; кажется, они сочувствовали мне. Напоили какао из термоса и дали теплую куртку – огромную, пахнущую табаком и ружейным маслом.

Я дремал на заднем сиденье и слышал, как они обсуждают полуфинал. Потом один ругал моего отца:

– Лишат теперь родительских прав раздолбая. Пацану десять, а до сих пор без модема. Небось на пиво-то деньги находит.

– Может, мальчонка из этих, – непонятно сказал второй, – и дело не в деньгах.

– Тогда тем более раздолбай: давно бы сдал пацана куда положено.

Сквозь сон я вспоминал, как в первом классе вежливый дядя с холодными глазами уговаривал меня:

– Потерпи, мальчик. Это не больно.

И начал натягивать мне на голову черную сетку сканнера.

Мне вдруг стало страшно. Сетка была похожа на переплетенных в экстазе змей: как-то я чуть не наступил в весеннем лесу на блестящий, шевелящийся, жуткий клубок. И испугался навсегда.

Я визжал так, что сбежались преподаватели. Они протягивали ко мне руки с удлинившимися вдруг, скрюченными пальцами; я пинался, кусался, катался по полу медицинского кабинета. Падали и разбивались какие-то пробирки, хрустело стекло, орали покусанные мной взрослые, визжал я. Потом они все-таки поймали меня, спеленали, стянув так, что стало трудно дышать.

– Ну что? – прохрипела моя классная.

Холодноглазый тихо ругался, щелкая клавиатурой. Несколько раз поправлял на моей голове присоски. Потом начал бормотать непонятные слова. Я запомнил только «вариант нормы».

Остальным покупали модемы; они ходили гордые, будто эта черная нашлепка на виске делала их посвященными в какие-то тайны. Так оно и было: со второго класса я уже многого не понимал из того, что говорят учителя.

– Второй канал, таблица номер три. Все смотрим и читаем вслух.

Одноклассники сидели со стеклянными глазами и уныло бормотали вразнобой:

– Священной обязанностью гражданина является активное и квалифицированное потребление…

Я смотрел на их одинаково напряженные физиономии и тоже открывал рот, повторяя непонятные, какие-то квадратные слова. Так что замордованный учитель нередко забывал про мою особенность.

То, что другие видели с помощью модема, мне приходилось самому разбирать на планшете: там была специальная программа для «детей с особенностями развития». Проще говоря – для дебилов. Меня пытались так назвать пару раз, но быстро отучились: в драку я кидался самозабвенно, не задумываясь о весовых категориях и количестве противников.

А тесты я всегда проходил успешно. Достаточно было сосредоточиться, и рука сама ставила галочку в нужном квадратике.

– Какой холодильник в этом сезоне рекомендован к покупке? Варианты ответов: «Тундра», «Манси», «Таймыр»…