– Мы им нарисовали сначала стандартные этикетки – весёлые коровки на цветущем лугу, всё такое. Рифы заявили, что с таких страхуидлов у них детишки пугаться будут – это они наших коровок так обозвали. В конце концов, наш художник прямо вместе с ними по их запросам вот эти этикетки и нарисовал. Они очень довольны остались. Сильно хвалили – сказали, душевно получилось.

– Однако немного пошловато вышло, как мне кажется, – деликатно выразился я, разглядывая богатырский образ.

– Это вы ещё мягко сказали, господин, – полностью согласился Жовкин.

– Наверное, культурная парадигма[2] у них такая, – с сомнением предположил я.

– Осмелюсь возразить, господин, – вежливо, но твёрдо заявил управляющий, – некультурная у них парадигма. Художника избили непонятно за что. Хорошо хоть, уже после того, как он всё нарисовал. Еле-еле уговорил его не увольняться.

– Ах вот как! – В этот момент на меня снизошло озарение. Все мои наблюдения за рифами как-то сразу состыковались вместе и образовали стройную картину. – В общем, будущее общение с рифами ведите следующим образом: пусть их везде сопровождают крепкие ребята, которые не прочь подраться. У Кельмина такие есть, я прикажу, чтобы он их вам выделял. Как только кто-то из рифов начинает буянить, пусть сразу суют ему в морду без разговоров.

– А это не повредит отношениям? – неуверенно спросил Жовкин.

– Наоборот, только улучшит, – усмехнулся я.

В Ярославовы Палаты на этот раз меня не пригласили, а вызвали, причём срочно. Вызов к князю меня порядком удивил – ни малейшей причины для срочного вызова я не видел. На политических фронтах наблюдалось полное затишье – если, конечно, не считать империи, где постепенно заваривалась крутая каша. Новый император взялся за дело весьма решительно.

Я раздумывал над этим всю дорогу до Княжьего Двора, но кроме имперских дел, никакого повода для вызова так и не придумал, так что в конце концов с отвращением пришёл к выводу, что князь опять пошлёт меня в империю. Я ошибся.

В кабинет князя меня запустили сразу, отодвинув в сторону других посетителей, которые проводили меня неприязненными взглядами. Я к таким взглядам давно привык. Вообще-то я предпочёл бы подождать – просто ради того, чтобы не возбуждать излишнюю неприязнь, но решал это, к сожалению, не я. Допускаю даже, что князь это проделывает специально.

– Как дела, Кеннер? – поднял на меня глаза князь. – Садись, рассказывай.

– Что рассказывать, княже? – спросил я усаживаясь. – Дела обычным порядком идут, ничего стоящего твоего внимания.

– Что с твоей дружиной?

– Контракт завершён, собираются домой. Пакуют имущество, составы уже заказаны.

– Заработал-то хорошо? – полюбопытствовал он.

– Видал бы я такие заработки, княже, – в сердцах сказал я.

– А я ведь тебя всегда предупреждал, что с попами связываться не стоит, – напомнил он с усмешкой. – Впрочем, ты, как обычно, вышел с прибылью. Что там с паладином?

– Отправил за ним дирижабль. Мы решили, что лучше ему выехать из империи без лишней огласки. Кто его знает, как отреагируют попы, если узнают, что он к нам собирается. Он, конечно, имеет право поехать куда хочет…

– Но к праву надо ещё иметь возможность на своём праве настоять, – понимающе кивнул князь. – Ладно, я тебя вот по какому делу позвал: что там со сплавами рифов?

– Не знаю, княже, – с удивлением ответил я. – Этим Ренские занимаются. Конкретно Эльма Ренская в Рифейске сидит.

– Ренским ты зачем это отдал?

– Там старейшины рифов начали что-то крутить, а мне некогда было ждать, пока они что-то надумают, – объяснил я. – Мне же надо было товарищество регистрировать и деятельность начинать. Да они на самом деле шевелиться начали только после того, как мы с Кальцитом начали работать, и к Кальциту первые товары пошли. Если бы я их решения ждал, то они бы и до сих пор раздумывали.