Что видел он в эти мгновения?.. Что чувствовал?.. Может быть, перед его уже покрывшимся смертной поволокой взором проносились участники прежних грандиозных вселенских битв?.. Выплывали из клубов тумана, держа под уздцы своих гнедых, пропылённые степными вёрстами конармейцы; улыбаясь, негромко переговариваясь друг с другом, поглядывали в сторону деда бравые гусары кавалерийского императорского полка; привычно восседали на донских скакунах, приглаживая выбивающиеся из-под шапок непокорные чубы кареглазые казаки…

Сейчас, спустя многие годы, я нисколько не сомневаюсь, что точно знаю, какое слово тогда сказал полушёпотом мой дед. «За победу!» – вот что он сказал. Всем им сказал и себе тоже.

Выпив шампанское до дна, дед Сергей резко откинулся на подушки (моя тётя при этом едва успела перехватить пустой бокал из обмякшей руки), закрыл глаза. А через несколько минут его душа оставила тело и уже навечно присоединилась к солдатам бессмертного небесного полка.

Жизнь начинается и течёт, словно внезапно вспыхивает и светит когда ярким, когда тусклым светом лампочка. Только что была тьма, и вот ты уже выхватываешь из непроглядной ночи какие-то фрагменты жизни.

Странно, но с годами процесс начинает идти в обратную сторону, забирая во тьму то, что ещё вчера было осязаемым, руку протяни, событием.

Никакие усилия не спасают поглощения темнотой твоей жизни.

И только яркие первые воспоминания детства, словно свет той внезапно вспыхнувшей лампочки, временами возвращаются к тебе, словно не хотят выпускать из своих объятий.

Детство на первый взгляд не отягощено заботами. Так думают взрослые, недоумевая, отчего это их чадо старается подольше задержаться в кровати, вместо того чтобы радоваться каждому новому дню?

Но ведь это не так. Ты постоянно что-то должен. Встать. Идти умываться и чистить зубы. Есть кашу. Быстро собираться, поскольку все всегда куда-то опаздывают. Утро – это самое ужасное время дня. И в детстве, и в юности, и в любом другом возрасте.

Хорошо помню, как по утрам усердно сворачивал одеяло кольцом, представляя его уютным гнездом, домиком, в котором бы ты мог лежать и лежать калачиком, совершенно не желая выходить в этот счастливый мир. Ребёнку нужна крепость от утреннего вторжения.

Бывало, проснёшься раньше времени и ждёшь, что вот сейчас за тобой придут. 1937 год. Ждёшь и боишься. Какой же радостью оказывалось, что сегодня воскресенье и все экзекуции откладываются до времени.

Потом наступали будни, и от тебя уже требовали иного: вставай, умывайся, чисть зубы, завтракай, одевайся, мы спешим.

И вот ты уже летишь вместе с опаздывающими взрослыми на автобусную остановку, садишься в подошедший служебный транспорт, водитель которого разрешает забираться за ограничительный поручень, которым фиксируется одна из половинок передней двери.

И так каждое утро. Ты приезжаешь в детский сад, о котором, кроме волшебного супа с сухариками и свежим луком, состриженным с самодельной клумбы на подоконнике, ничего хорошего и не вспоминается.

Все потому, что тебе приходилось постоянно в виде наказания сидеть рядом с воспитательницей, не желавшей нести ответственность за буйных малышей. Так мы и сидели перед всей группой втроём: она, я и ещё один соучастник, на котором, как и на мне, было поставлено клеймо хулигана.

Кстати, вторая часть «марлезонского балета» продолжалась уже в начальной школе. Тебя официально заставили завести второй дневник, в котором по итогам дня учительница выставляла оценку за поведение, на основе которой дома выносили приговор. Естественно, не в твою пользу.