Но вернемся к нашим арестованным. 16 декабря их перевели в ДОПР № 1 (Дом общественных принудительных работ), на Люстдорфскую дорогу, 11. Над входом ДОПРа, как и в повести, было написано: «ДОПР – не тюрьма. Не грусти, входящий».

Завертелся маховик следствия. ГПУ сделало из наших бандитов контрреволюционеров, а суд усилил это в своем решении многократно. Вот выдержка из приговора, которую трудно читать равнодушно:

«…ставили своей задачей борьбу с Советской Властью следующими методами: разорение советских хозяйств и учреждений, посредством нападений и ограблений. Уничтожение коммунистов, нападение на слабые воинские части, организация конных отрядов для захвата части территории и посредством закардонной помощи двинуться в глубь советской республики. Завязать связь с закардонной контрреволюцией, добыча оружия к той части, которая уже имелась. По этому намеченному плану часть уже проведена в жизнь, как ограбление Вет-Лазарета с оставлением пасквильного акта контрреволюционного содержания и ограбление коллектива в Шеметовке, а дальнейшая деятельность была прервана т. к. группа была поймана и арестована благодаря зоркому оку пролетарской власти, чем предотвращено новое пролитие пролетарской крови от рук Врагов Советской Власти».

Итак, похищение из ветлазарета пяти лошадей и десяти овец в Шеметовке было признано настолько страшной угрозой для существующей власти, что шестеро из двадцати трех обвиняемых были приговорены к смертной казни, к расстрелу. В их число попал и Александр Козачинский.

К счастью, в сентябре 1923-го по кассационным жалобам осужденных расстрельный приговор был отменен Верховным Судом УССР. Дело было возвращено на доследование, и в результате Козачинский получил тюремный срок. Какой именно – мы не знаем, в некоторых публикациях речь шла о десяти годах. Однако уже в 1925 году будущий писатель был досрочно освобожден и переехал в Москву, где устроился в газету «Гудок», в которой к тому времени уже работали Илья Ильф и Евгений Петров.

Какова же роль Евгения Катаева, которого я, пожалуй, с этого момента буду называть Евгением Петровым (именно в 1924 году он взял себе этот псевдоним), в поимке Красавчика и в последующем его скором освобождении?

Я уже упоминал о легенде, которая гласит о том, что Петров с Козачинским были друзьями детства, чуть ли не кровными братьями. Жили на одной улице, в соседних домах, сидели в гимназии за одной партой, вместе играли в футбол. После пути их разошлись – Петров стал милиционером, Козачинский – бандитом. Именно Петров возглавил охоту на Красавчика, не подозревая, что это его ближайший друг, и в конце концов лично задержал его. Козачинский хотел было застрелить задержавшего его милиционера, но внезапно узнал друга и опустил оружие. Потом Петров писал многочисленные ходатайства с просьбой отпустить или смягчить наказание Козачинскому, и в конце концов добился своего. Сразу после освобождения Александра Петров пригласил его в Москву, где они и стали работать в одной газете, а позже настойчиво рекомендовал описать свои приключения в книге.

Ну, а Козачинский в «Зеленом фургоне» вывел его в образе Володи Патрикеева, а себя – в роли Красавчика.

Безусловно, все было не так. Петров и Козачинский действительно жили всего в нескольких домах друг от друга на Базарной, но в разное время. Петров учился в 5-й гимназии, Козачинский – в 3-й. Так что познакомились они, вероятно, во время службы обоих в милиции, в Мангеймском районе, а скорее всего – уже во время следствия над бандой Шмальца. Ну, а в повести и Красавчику, и Володьке Патрикееву Козачинский придал в основном свои же собственные черты.