– А мне вот вспоминается один случай, – поддразнивал меня Старик.

Да я и сам его помнил. Тогда я все утро преследовал одну антилопу, но постоянно мазал, одурев от жары, потом забрался на огромный муравейник и стал стрелять по другой антилопе, значительно хуже первой, но и здесь промахнулся с пятидесяти метров. Когда я увидел, что антилопа все еще стоит неподвижно и смотрит на меня, я выстрелил ей в грудь. Она попятилась, но, как только я шагнул к ней, метнулась и отбежала в сторону, пошатываясь от усталости. Я сел, подождал, когда она остановится, не в силах бежать дальше, и тогда, упершись ружьем в плечо, стал стрелять ей в шею – медленно, внимательно, и однако промахнулся восемь раз, хоть и целился, потеряв голову от бессильной злобы, в одно и то же место. Все ружьеносцы чуть не попадали со смеху, а с подъехавшего грузовика на нас удивленно и весело пялились негры. Старик и Мама молчали, а я сидел, решив, в холодной ярости, не подниматься с места, пока не прострелю антилопе шею, хотя надо было, напротив, подняться и прогнать животное с этой раскаленной солнцем, пышущей жаром равнины. Все молчали. Я протянул руку к М’Коле за новой обоймой, старательно прицелился, опять промахнулся и только с десятого раза прострелил эту чертову шею. Я отвернулся, даже не посмотрев на убитую антилопу.

– Бедный Папа, – сказала жена.

– Виной всему свет и ветер, – сказал Старик. Тогда мы с ним еще не были близко знакомы. – Все пули попали в одно место. Я видел, как взметнулась пыль.

– Я вел себя как упрямый идиот, – признался я.

Во всяком случае, сейчас я стреляю неплохо. До сих пор мне всегда везло.

Завидев лагерь, мы громко закричали, но никто не вышел нам навстречу. Наконец из своей палатки выглянул Карл, но при виде нас тут же скрылся, потом появился снова.

– Эй, Карл, – заорал я.

Он помахал рукой и опять вернулся в палатку. И только потом пошел к нам. Карл дрожал от волнения, и я увидел, что он не до конца смыл с рук кровь.

– Чья это?

– Носорога, – ответил Карл.

– Что-нибудь случилось?

– Ничего особенного. Мы его застрелили.

– Отлично. И где он?

– Вон за тем деревом.

Мы пошли за Карлом и увидели только что отсеченную голову носорога, но какого… Судя по увиденному, он был раза в два больше моего. Маленькие глазки были закрыты, а в уголке одного застыла, словно слеза, свежая капля крови. Из огромной головы торчал красиво изогнутый рог. Шкура в дюйм толщиной свисала складками на шее, и край ее был такой же белый, как только что извлеченная мякоть кокоса.

– Какой длины рог? Дюймов тридцать будет?

– Нет, тридцати не будет, – уверенно заявил Старик.

– Но носорог стоящий, мистер Джексон, – сказал Дэн.

– Не спорю, – согласился Старик.

– Где вы его убили?

– Совсем недалеко от лагеря.

– Он стоял в кустарнике. И мы услышали фырканье.

– Подумали было, что это буйвол, – сказал Карл.

– Стоящий носорог, – повторил Дэн.

– Я очень рад за вас, – сказал я. Так мы и стояли втроем. Мы искренне желали поздравить своего друга с победой над этим носорогом, чей маленький рог был длиннее того, какой добыли мы, над огромным носорогом с застывшей в уголке глаза слезой, чья отсеченная царская голова высилась горой перед нами, но вместо этого разговаривали, словно пассажиры корабля перед приступом морской болезни или люди, понесшую крупную финансовую потерю. Нам было стыдно, но мы ничего не могли поделать. Мне хотелось сказать Карлу что-нибудь приятное и доброе, но вместо этого я спросил:

– Сколько раз вы в него стреляли?

– Даже не знаю. Мы не считали. Думаю, пять или шесть.