Жена спала. Приятно смотреть на нее спящую – она спит спокойно, свернувшись клубком, как зверек, – ничего общего с мертвецки спящим Карлом. Старик тоже спал спокойно, но было видно, что его душе тесно в теле. Оно уже не было ему впору. С возрастом оно изменилось, утратило четкость линий, здесь прибавилось, тут убавилось, но в душе он оставался молодым, стройным, высоким и крепким, как в те дни, когда на равнине близ Вами преследовал львов и мешков под глазами еще не было. Спящим я видел его таким, каким Мама видела всегда. М’Кола и во сне оставался просто пожилым человеком – без собственной истории и загадки. Друпи не спал. Сидя на корточках, он всматривался в даль.

Носильщиков мы увидели издалека. Сначала над высокой травой показались ящики, а уж потом их головы. На какое-то время, спускаясь в овраг, туземцы исчезли, оставив сверкать на солнце только кончик копья, но вскоре опять появились, и я смотрел, как они, гуськом поднимаясь на взгорье, направляются в нашу сторону. Они взяли немного влево, и Друпи помахал им рукой. Когда туземцы стали разбивать лагерь, Старик предупредил их, что шуметь нельзя, и мы, удобно расположившись под тентом, беседовали в ожидании обеда. Вечером вышли на охоту, но никого не встретили. Утром снова отправились на разведку, но вернулись опять ни с чем. Вечером произошло то же самое. Прогулки были приятные, но без всякого результата. Дул сильный восточный ветер, короткие гряды холмов подходили к самому лесу, и, если б мы перевалили через них, животные сразу учуяли бы наш запах. Вечером солнце било в глаза, не позволяя ничего толком рассмотреть, а когда оно садилось на западе за холмы, густая тень окутывала место, где носороги обычно выходили из леса, так что западная часть была недоступна для охоты, а в других местах ничего не попадалось. Посланные к Карлу носильщики вернулись с мясом. Они принесли пропыленные окорока антилоп, солнце высушило мясо, и носильщики, сидя на корточках вокруг огня, радостно жарили его на палочках. Старик недоумевал: куда подевались все носороги? С каждым днем их следы встречались нам все реже, и мы задавались вопросом, не в полнолунии ли загвоздка? Не выходят ли они в это время из леса по ночам и ночью же возвращаются, а может, они все же учуяли нас или услышали шум и из-за своей пугливости прячутся в глубине леса? Или что-то еще? Выдвигал теории обычно я, а Старик остроумно критиковал их, хотя некоторые выслушивал из вежливости или даже с интересом – вроде предположения о связи поведения животных с полнолунием.

Спать мы легли рано, ночью прошел дождь – даже не дождь, а короткий ливень с гор. Встав до рассвета, мы взобрались на крутой, поросший травой гребень горы, откуда хорошо виднелись наш лагерь, долина ручья, противоположный высокий берег, а также близлежащие холмы и край леса. Когда над нами пролетела гусиная стайка, еще не совсем рассвело, и даже в бинокль край леса был плохо виден. На вершинах трех холмов сидели наши дозорные, и мы ждали рассвета, чтобы в случае чего увидеть их сигналы.

Вдруг раздался голос Старика: «А ну-ка взгляните на этого мерзавца!» – и он крикнул, чтобы М’Кола принес ружья. Тот мигом скатился с холма, и тут все мы увидели, как прямо напротив нас по дальней стороне ручья торопливо бежит носорог. На наших глазах он ускорил бег и, срезав угол, повернул к воде. Носорог был бурого цвета, с четко вырисовавшимся большим рогом, его быстрые целенаправленные движения никак не увязывались с его несомненной тяжеловесностью. От возбуждения меня охватила дрожь.