Щетка по соседству со столом отсутствовала, а вот швабра была в ведре с водой. Я в соответствии с графиком протер зеленый линолеум коридора и все камеры, прежде чем заняться с Дином письмами. Я видел, что Дин потянулся к швабре, но перехватил его руку, когда она уже коснулась деревянной рукоятки.

– Оставь.

Дин пожал плечами и опустил руку. Как мне показалось, особого желания пришибить мышь он не испытывал.

Зверюга оторвал кусочек сандвича с солониной и подержал его над краем стола, зажав между двумя пальцами. Мышь с большим интересом смотрела на сандвич, словно знала, что это такое. Скорее всего знала. Я видел, как шевелятся ее усики.

– Нет, Зверюга, только не это! – воскликнул Дин и посмотрел на меня. – Не разрешай ему, Пол! Если он начнет прикармливать эту мышь, тюрьму заполонят четвероногие.

– Я просто хочу посмотреть, что она сделает, – оправдывался Зверюга. – В интересах науки.

Он повернулся ко мне. Босс есть босс, чего бы это ни касалось. Я подумал и пожал плечами, как бы говоря, что, корми не корми мышь, особой разницы нет. Но на самом-то деле мне хотелось увидеть, как поведет себя мышь.

Что ж, мясо мышь, естественно, съела. Времена-то были сами знаете какие – Великая депрессия. Но как съела! Она приблизилась к кусочку сандвича, обнюхала его, села перед ним, взяла в лапки и отделила мясо от хлеба. Проделала она это очень аккуратно и со знанием дела, напомнив мне какого-нибудь завсегдатая ресторана, отрезающего кусок бифштекса. Никогда я не видел, чтобы животное так ело, даже вымуштрованные домашние собаки. Пока мышь управлялась с мясом, ее взгляд ни на мгновение не отрывался от нас.

– То ли очень умная мышка, то ли очень голодная, – послышался новый голос. Биттербак проснулся и теперь стоял у решетки в одних трусах. Его заметно тронутые сединой волосы, заплетенные в две косички, лежали на плечах, когда-то мускулистых, а теперь ставших дряблыми.

– А что говорит индейская мудрость о мышах, Вождь? – спросил Зверюга, наблюдая, как мышь расправляется с мясом. Мы все поражались, с какой аккуратностью она лопает солонину, держа кусок в передних лапах и оглядывая его, прежде чем поднести к пасти.

– Ничего. Знавал я одного смельчака, который утверждал, будто перчатки у него из мышиной кожи, но я этому не верю. – Вождь рассмеялся, словно только что отменно пошутил, и отошел от решетки. И тут же заскрипела койка, Вождь вновь улегся.

Мышь расценила это как сигнал к уходу. Она доела мясо, понюхала то, что осталось от сандвича (хлеб, пропитанный горчицей), посмотрела на нас, словно хотела запомнить наши лица на случай новой встречи. Затем повернулась и отправилась в обратный путь, более не заглядывая в камеры. Поспешность, с которой покинула нас мышь, навела меня на мысль о Белом Кролике из «Алисы в Стране чудес», и я улыбнулся. Не задержалась мышь и перед дверью в изолятор, шмыгнула под нее и исчезла. Изолятор с обитыми мягким материалом стенами предназначался для тех, у кого разжижились мозги. Когда он не использовался по назначению, мы держали там всякую всячину, включая несколько книг (вестерны Кларенса Малфорда плюс одна богато иллюстрированная книга сказок). Хранились там и восковые мелки, которым потом нашел применение Делакруа. Тогда он еще не прибыл в блок Е, речь идет о более ранних событиях. Нашлось в изоляторе место и смирительной рубашке, которую никто не хотел надевать по собственному желанию. Рубашка эта была сшита из прочного белого брезента, пуговицы и завязки располагались на спине. Мы все умели надевать рубашку на проблемного ребенка. Наши постояльцы не так уж часто становились агрессивными, однако если такое случалось, мы не ждали, пока они успокоятся.