Именно в августе отмечали день покровителя деревни. Это было настоящее празднование с традиционными костюмами, сплетнями местных старух и гуляниями до самого утра воскресенья – в ближайшей пекарне в это время можно было купить только что приготовленные чуррос. Свои двери распахивал единственный в деревне кинотеатр, предлагающий к просмотру фильмы, премьеры которых отгремели в столице еще несколько месяцев назад. В дни последнего летнего месяца улицы оглушал непрерывный рев мотоциклов, а люди проводили все свое время в бильярдной, играя ночи напролет и иногда позволяя себе романтические начертания мелками собственных инициалов, между заглавными буквами которых красовалась огромная «И».

Район Карраскаль, готовящийся вот-вот превратиться в парк с многочисленными скамейками, горками, качелями из колес от грузовиков, выбритыми газонами, а также киоском с различными безделушками, был немым свидетелем летних романов, встреч до раннего утра и неторопливых прогулок стариков, которые предусмотрительно предупреждали друг друга о том, что деревня уже не та, что прежде.

Я часто вспоминаю, что наша жизнь тогда проходила в состоянии какого-то неосознаваемого спокойствия. Дни сменялись один за другим без спешки и суеты, и любое упоминание о стрессе казалось лишь отголоском какого-то американского фильма. Когда наступало время послеобеденного отдыха – нам даже в голову не приходило устанавливать ему свой график – наше тело знало само, что делать и во сколько вставать. И не было никакой нужды в том, чтобы в спешке подскакивать с кровати по утрам. Спокойствие пронизывало нас до костей, когда по ночам, лежа в сырой траве и сминая в ладони только что сорванный пучок трав, мы смотрели в небо в ожидании падающей звезды, чтобы успеть загадать желание.

Думаю, я всегда просил о чем-то не том.

– Кто пойдет первым? – спросил я с волнением, как будто вопрос избавлял меня от необходимости сделать это.

– Давай ты, – ответил мне Тони.

Скорее со страхом, чем с надеждой, с опаской, нежели с предвкушением, я медленно вошел в нашу деревянно-кирпичную хижину с черепичной крышей.

Хотя я был и небольшого роста, но мне пришлось вползать: проем двери был слишком мал. По мере прохождения вглубь все больше ощущалась прохлада, которая после стольких часов работы под палящим солнцем была истинным утешением.

– Тони, заходи! – крикнул я, уже облюбовав местечко и расположившись поудобней.

И Тони вошел, тоже ползком, медленно и недоверчиво. Я заглянул в его напуганные глаза. Он тут же оживился, увидев меня, сидящего босиком, со скрещенными ногами, а затем осторожно уселся рядом со мной.

Какое-то время мы сидели молча, привыкая к внезапной темноте и к холодной земле, наслаждаясь результатом почти двухнедельной тяжелой работы.

Там, внутри, мы острее ощутили эту сильную признательность друг другу – братскую любовь, которая еще больше объединяла нас как друзей. Мне казалось, что это чувство будет жить вечно, что со временем оно только окрепнет и станет нерушимым, – так думал я. Как горько я ошибался.

Сидя там плечом к плечу, никто из нас даже не задумался о том, как в случае чего удержать эту махину. У нас появилось свое укромное место, где мы могли скрыться от обжигающих лучей солнца, и это было единственное, что имело значение. Мы создали этот угол своими руками и без помощи взрослых.

Мы даже представить себе не могли, что может случиться с нами в тот день. Мы и предположить не могли, насколько жестокими могут оказаться слова.

Никто не знает заранее, что в одночасье жизнь может перевернуться с ног на голову настолько резко, что все планы на текущий день, на следующий день и на все оставшееся лето могут буквально провалиться в пропасть.