Кстати, лететь в командировку, хоть на Чукотку, хоть еще куда, – легко, но именно возвращаться с Чукотки морально очень трудно.

На грузовике ГАЗ-66, кучкой могучего коллектива тружеников порта мы едем за грибами. Под тентом и с песнями. Всех попутчиков когда-то судьба забросила на этот спуск Корякского нагорья, а проще говоря на Чукотку – за длинным рублем и за воспоминанием старых песен. Поэтому, песни русские вперемешку с украинскими, а речь – с оттенками белорусского, казахского, молдавского, татарского и чувашского. Представители коренного народа в кузове замечены не были.

Дорога за газиком тем временем раскрывала просторы предгорий. Оленьи стада и яранги не встречались, но горы из оленьих рогов смущали. На Камчатке трудно прийти в гости и миновать на стене оленьи рога. На Чукотке олень – это сначала мифология, потом жизнь.

Тундра – это…

Тундра явно неземное явление. Она затягивает простором, она обдает неизведанным духом, она шепчет притчи древности, она тянет прилечь на вековые мхи, и никогда не встать, а только остаться еще одним ее лишайником.

Лишайники и мхи, а между ними тонкие, корявенькие деревца, а еще в этом царстве словно натыканы неведомой рукой грибы подберезовики. Деревца приветливые, страшненькие, но крепко стоящие на корнях. Грибы – красавцы, упитанные, бойкие, словно дети этих карликовых березок.

Когда там стоишь – чувствуешь себя во времени на миллионы лет назад. Там, за пределами тундры, еще бродят динозавры, а если есть люди, то они танцуют шаманские танцы. Планета только начинает свою органическую биографию.

…Мы нырнули в Тундру, и быстро вынырнули с переполненными ведрами и мешками грибов. Урожай осыпался с нас, как осенние листья с вязов.

Потом я сушил грибы. На всю длину коридора гостиницы, с запахом, распространявшимся даже за пределами нашего гнезда. Потом я побываю в сотнях отелей, но где еще мне доведется сушить грибы? Нигде!

Но тем не менее, грибы мои гнили с неистощимой силой.

А вокруг надо мной – жадным крохобором, смеялся этот край, где совсем далеко, на горных хребтах смеялся снежок, а в самом поселке смеялась труба с тонким дымком. Край, где не видно земли под ногами, так она бережливо прикрыта зарослями брусники, морошки, шикши, княженики, голубики и еще неведомых мне трав с жесткими гладкими листочками.

Когда ты там – не думай вернуться домой без икры. Дома не поймут. Зато люди из Северных краев вовсе не озабочены везти из Москвы что-то, скажем так, столичное (водка «Столичная» не в счет).

В магазин Промтовары я зашел купить местные сувениры и разменять деньги. Но реформа Павлова до Беринговского еще не долетала. И темные оттенки вокруг гипса Ленина на купюрах номиналом 50 и Сто рублей продавщицу не убедили. То ли ее сердцу милее были однозначные оттенки Ленина на аверсе образца 1961 года, то ли есть другая причина – я не знал. Спасли захваченные в Москве пара бутылок водки и пара флаконов Шипра, они показали себя самой подходящей валютой.

За икрой нужно было отправляться в другой поселок. Грузовик уже старее, но такой же «боевучий» для бездорожья, ГАЗ-51 нас ждал с какими-то людьми в кузове. Разглядев попутчиков, я вдруг понял, что впервые вижу представителей народов Севера. Зачем они ехали – было не понятно, причем с нами же, так же налегке они вернутся обратно.

Дорога была неоднозначной – мы ехали по талой воде, стекшей с гор, которая утаивала чувствительные камни. Кое-где вода закрывала колеса и не поднималась выше, будто знала, что выше не надо – не проедет ветеран-грузовичек.